Время - московское!
Шрифт:
Каково же было удивление Эстерсона, когда он обнаружил Полину в обществе пингвиненка!
— Черт возьми! Ну мы же двадцать раз туннель проверяли! Откуда он взялся?!
— Не знаю. Вышел откуда-то из расширителя. Увязался за мной… Что с ним делать?
— Он, наверное, думает, что ты — его мама. Бери малыша на руки, все равно не отвяжется. Да и бросать его здесь нельзя, это же взлетная полоса…
Через четверть часа поднялся ужасный переполох: исчез кейс Цирле. Военный дипломат поставил его в стороне от входа в туннель и влился в цепочку тех, кто передавал из рук в руки ледяной бой. А когда в очередной раз оглянулся — кейса и след простыл!
Вскоре наблюдатели контрольного поста разглядели в бинокль пингвина (взрослую особь), волокущего кейс по берегу фиорда. В двух, между прочим, километрах от туннеля. К счастью, пингвин вскоре остановился, положил кейс на свои лапы, накрыл его брюхом и заснул.
Высланная группа захвата во главе с Цирле сумела незаметно выкрасть кейс прямо из-под похитителя.
Пингвин даже не проснулся.
— Из бункера в бункер, — проворчал лейтенант Юдинов, спускаясь по основательно проржавевшей лестнице.
Эстерсону показалось, что это цитата, но он не смог вспомнить — откуда.
— А мне здесь нравится, — беспечно заметил пилот Гандурин. — Вообще в Антарктиде. В сто раз лучше, чем в джунглях брагу из орхидей квасить.
Находиться в туннеле во время взлета истребителей было небезопасно. Это, к счастью, учитывали и строители неудобной в целом базы, единственным достоинством которой была неплохая маскировка.
В стороне от оси туннеля были устроены несколько убежищ с массивными герметичными люками. На время сборочных работ техники превратили эти убежища в казармы. И вот теперь настало время использовать их по прямому назначению.
Эстерсон, Оберучев, Полина с пингвиненком, техники и пилоты спустились вниз.
Они задраили за собой люк, расселись на лежанки. Лежанки, кстати, выдерживали тот же «стиль военфлот-нуво» (термин был придуман Полиной), что и остальные импровизированные предметы быта в Антарктиде. Они представляли собой профили из крепчайшего пенопласта, служившие частью заводской упаковки подвесных лазерных пушек ЭР-2 «Стилет».
Учитывая габариты и геометрию пушки, легко понять, что из профилей получились отменные четырехметровые лежанки. Техник Зарецкий так пристрастился к новому ложу, что клятвенно уверял всех, что по возвращении домой устроит у себя в спальне такое же. «Сразу видно, несемейный ты человек», — заметил тогда Юдинов.
Главное событие Грозненской весенней кампании 2622 года прошло буднично.
О запуске двигателей, разбеге и взлете «Дюрандалей» в убежище свидетельствовала только едва заметная вибрация. Чтобы следить за стартами, наверх лестницы был отправлен специальный «акустик» с обыкновенным стаканом. Приставив стакан к гермолюку, «акустик» слушал и докладывал.
— Есть запуск двигателей… Выходит на форсаж… Пошел!.. Разгоняется… Нормально идет… Нормально… Отрыв! Есть отрыв!
Когда «акустик» в четвертый раз доложил «отрыв», Оберучев сухо переспросил:
— Ты уверен?
— Да! В туннеле — полная тишина. Вся четверка взлетела!
— Ну что же… Отдраивай люк! Они поднялись обратно в туннель.
«Дюрандалей» на стартовых позициях больше не было. Пропитанный свежим озоном воздух приятно кружил голову.
— Так-так… — сказал Оберучев и посмотрел налево. Потом он посмотрел направо. — Так-так… — И неожиданно гаркнул: — Сводный отряд, слушай мою команду!.. В одну шеренгу… стройся!..
Хотя это и было первое построение сводного отряда (и вообще первая формальная военная процедура, увиденная Эстерсоном и Полиной на Грозном), все присутствующие как будто только и ждали этого приказа.
Моментально возник образцово-показательный строй.
— Сми-и… рна!
Вот только обалдевшие от неожиданности Эстерсон и Полина не знали, куда приткнуться.
— Товарищи Эстерсон и Пушкина, па-апрошу выйти перед строем!.. То есть — подойти ко мне!
Оберучев смотрел на них немигающим взором.
— Товарищ Эстерсон! Как старший представитель военно-космического флота… И как комендант временного пункта базирования «Фиорд Крузенштерна»… Я объявляю вам благодарность!
Вконец смешавшийся конструктор не сообразил, что Оберучев протягивает ему руку не просто так, а для рукопожатия.
Инженер-капитан едва заметной усмешкой подбодрил конструктора. Дескать, что же ты, давай, так положено.
Эстерсон пожал твердую ладонь Оберучева.
И только тогда конструктор вдруг осознал, что это первое рукопожатие, которым он обменялся с кем-либо из офицеров на Грозном. Несмотря на то что настороженность и показное недоверие к нему со стороны русских быстро сменились деловыми, а кое с кем и почти дружескими отношениями, раньше никто не подавал ему руки!
Эстерсон открыл рот, чтобы что-то сказать, но не находил слов.
«Служу России», — шепотом подсказала Полина.
— Спасибо… — Голос Эстерсона дрогнул. — Я… «Служу России», — повторила Полина погромче.
— Я… Служу России!
— Ур-ра-а-а-а! — выдохнул строй, а Полина чмокнула конструктора в небритую щеку, что было встречено новой волной ура-восторгов.
— Вольно, — махнул рукой Оберучев, пряча улыбку.
— Качать инженера! — выкрикнул пилот Гандурин.
— Качать! — подхватил техник Савелов.
Взмывая к бетонным сводам и падая обратно в шевелящийся лес рук, Эстерсон думал о том, что человек рожден летать, как птица.
Когда растроганный до слез Эстерсон был наконец возвращен с небес на землю, Оберучев разрешил ему пойти поспать. Разрешение было дано в строгой приказной форме.
«Минут семьдесят у вас есть, — сказал инженер-капитан. — Возможно, даже, семьдесят пять. Затем я, видимо, буду вынужден разбудить вас. Но пока что вы должны как следует отдохнуть… И никаких возражений! Я приказываю вам спать — и точка!»
В этом заявлении конструктора позабавило решительно всё.
И убийственная точность военного человека, который никак не мог сказать «час-полтора», но полагал себя обязанным указать время с точностью до пяти минут…