Время - московское!
Шрифт:
Подтянулись ребята Свасьяна — все как один свирепые, вооруженные.
Встретить рассвет вышел и Иван Денисович — под глазами у него залегли черные круги, губы выглядели шершавыми, потрескавшимися. «Наверняка еще одна бессонная ночь», — подумал я.
— Почему не оповестили лагерь об опасности? — строго спросил Индрик у Свасьяна.
— Видите ли, Иван Денисович… — потупился Свасьян. — Приборы засекли приближение волны, когда было уже слишком поздно. Я не рискнул дать сигнал тревоги, чтобы не спровоцировать еще не проснувшихся людей покинуть эллинги… Это могло привести к… к самым печальным последствиям! Фокус генезиса волны расположен совсем близко от нас, в восьми километрах. А сама она — последствие землетрясения, мы его, конечно, зарегистрировали. Когда-то у меня был подобный опыт на Ясмине, так я вам скажу, мы еще легко отделались…
Индрик согласно кивнул — мол, действительно легко.
— Ну теперь-то уж смотрите во все глаза. Кстати, пострадавшие есть?
— Просьб о помощи тоже пока не поступало. Только Локшин требует помочь ему телескоп найти. Будто нам больше делать нечего.
— А Зиненко? — не удержался я. — Волнуюсь за него!
— Да вон же Зиненко идет, — хохотнул незнакомый басок у меня за спиной.. — Как говорится, усталый, но довольный!
Ефрейтор походил на жертву кораблекрушения, выброшенную пресытившимся прибоем — как видно, волна с удовольствием отполировала им пару каменных россыпей. На то, что осталось от его разгрузочного жилета, «лифчика» на военном жаргоне, — было страшно смотреть. Но главное, Зиненко был жив.
Однако всласть позубоскалить по поводу внешнего вида ефрейтора я не успел — воздух прорезал сигнал тревоги.
Все мы поглядели туда, откуда пришла первая волна, с трепетом ожидая появления ее сестры. Таня крепко вцепилась своей рукой в мою руку.
Однако вместо серой, позолоченной солнцем водной горы, катящейся на нас из-под восходящего светила, мы увидели… мы увидели… летающие черепа мамонтов. С восемью бивнями врастопырку и многочисленными сталистыми наплывами.
Нет, товарищи, я не сумасшедший.
И становиться им не тороплюсь.
Но то, что на нас надвигалось, больше всего на свете походило именно на эти, чудом обретшие способность к воздушным перемещениям, экспонаты из архангельского Музея Природы, где я, будучи школьником, провел не один выходной день, рассматривая и высматривая.
Сказать, что мы удивились, — ничего не сказать.
Мы впали в немое оцепенение.
Мы застыли, окоченели, утратив и волю, и разум.
Потому что это было как в дурацком и страшном кино, причем у тебя лично в этом кино — главная роль! Картинка на экране наполняет дребезжащей жутью пространство вокруг тебя, и обжигает тебе лицо, да-да, обжигает! Хочется заорать «остановите сеанс!» Но не ясно, кому именно нужно адресовать свои крики…
Обросшие бивнями черепа мамонтов числом под два десятка шли совсем низко над морем. Они двигались строго на нас.
Летели они плавно и быстро, с дребезжащим, раздражающим слух жужжанием.
Вид у этих летающих уродцев был тошнотворный.
Бурый, со сталистыми включениями, цвет самого «черепа» — шишковидного, в ржавых наростах — не попадал в оттенок тоже вроде бы бурых бивней. Вдобавок бивни были покрыты размашистыми кирпично-красными и оливково-зелеными пятнами. А несколько глубоких впадин, заменявших черепам глазницы, как будто гноились, исторгая наружу нечто вроде зеленоватой, с желтой жилой, слюды.
А еще что-то эти гнусные летательные аппараты мне отдаленно напоминали. Сочетание красного с оливково-зеленым… Нечто такое, из боевого прошлого…
Тем временем сориентировались люди Свасьяна.
Застрекотали осназовские «Нарвалы». Заухал станковый гранатомет.
Само собой, без толку.
Справедливости ради замечу, что особенной опасности со стороны летунов пока не наблюдалось. Если бы они намеревались расстрелять нас из лазерных пушек или из какого-либо другого энергетического оружия, они бы уже успели сделать это десять раз подряд.
Впрочем, это я понимал. Большинство же из присутствующих— кроме психически несгибаемых осназовцев — уже лежали на песке лицом вниз, закрывая голову руками и исходя ледяной испариной от страха.
— Не стрелять! Прекратить огонь! — орал Свасьян.
«Не-у-же-ли… сей-час… нач-нет-ся», — выстукивало мое сердце.
Наконец и я, не выдержав, бросился на землю ничком.
Незваные гости прошли пугающе низко над землей, а один из них задел нижней парой бивней ближайший к нам эллинг, распоров дюралевую обшивку, как фольгу. Самое дикое, что это никак не сказалось на характере его движения!
Черепа производили впечатление свирепой, угрюмой мощи. Почти наверняка — аппараты военного назначения.
И все же… И все же черепа не плевались пламенем, не сбрасывали позитронных бомб, не молотили нас твердотельными пушками. Благородство пилотов? Некий сложный садистский расчет?
«Но отчего они медлят? Кто бы ни были пилоты, управляющие этими летательными аппаратами, я не понимаю их логики!»
Привстав на локте и неловко вывернув шею, я провожал взглядом последнего из двух десятков пронесшихся над нами уродов… и тут меня осенило.
Непосредственной причиной моего озарения стали те самые пятна — кирпично-красные и оливково-зеленые. Такое гадкое сочетание я видел всего один раз. И дело было… на Наотаре! Да, похожие кляксы украшали джипсов!
Неужели случайное сходство?
Стоило черепам удалиться от нас на расстояние, которое самые смелые из нас поспешили счесть безопасным, как я вскочил на ноги. И, строго наказав Тане оставаться на месте, бросился к Индрику.
— Иван Денисович! — выпалил я, помогая Индрику подняться. — Я знаю, что это было!
— Неужели? С интересом выслушаю все ваши смелые гипотезы, Александр Ричардович, — сказал Индрик и, устало улыбнувшись, добавил: — Может быть, вам известны даже имена пилотов, управляющих этими… с позволения сказать… флуггерами?
— Там нет пилотов!
— Вот как?
— Нет никаких пилотов!
— А что же там есть?
— Это джипсы, Иван Денисович.
Индрик посмотрел на меня своим цепким умным взглядом и, помолчав, ответил:
— А ведь, черт возьми, может быть и так! По крайней мере некоторое сходство заметить или сочинить очень даже можно…