Время - московское!
Шрифт:
— Медсестра? В регистратуре? В какой еще регистратуре?
— Ее зовут Галина Марковна. Очень отзывчивая женшина! Впрочем, это не имеет значения…
— Действительно, не имеет.
— Тогда почему у вас, Саша, такое удивленное лицо?
— Честно говоря, я не ожидал, что мое местоположение легко установить через базу данных гражданского госпиталя!
— Вообще-то госпиталь был военным.
— Все равно.
— Что же получается, Александр, ваше местоположение — это секрет?
— Не то чтобы большой. Я же не контрразведчик какой-нибудь…
— Это хорошо, что не контрразведчик. Судя по фильмам, они все параноики. Тогда, получается, все в порядке?
— В полнейшем, Танечка!
— Тогда почему на вас парадная форма?
Ответить на этот заковыристый вопрос я не успел — в наш нелепый диалог вклинился некий сердитый мужчина, чье присутствие рядом с Таней было обозначено рукавом куртки и баритоном с брюзжащими интонациями.
— Девушка, нужно же совесть иметь! — сказал недовольный баритон. — Сколько можно разводить болтовню?
— Извините, пожалуйста. Я сейчас! Всего одну минуту!
— Между прочим, девушка, это офицерское общежитие. И гражданским лицам, особенно женского пола, здесь делать нечего!
Баритон показался мне знакомым. Где-то я точно его уже слышал! Притом — неоднократно. Десяти секунд мне хватило на то, чтобы программа распознавания звуковых образов, встроенная в мою черепную коробку, выдала результат.
— Саша, вы извините ради Бога, но тут требуют… Я же… с публичного автомата звоню… — Таня зябко поежилась.
— Танечка, родная, будьте так любезны, временно уступите место этому говорливому товарищу, — попросил я.
— Но зачем?
— Пожалуйста! Не спрашивайте. Уступите.
Таня послушно отошла на три шага. Теперь на меня смотрела физиономия… младшего лейтенанта Лобановского. Да-да, младшего лейтенанта. «Недокадровых» пилотов, брошенных в сражение с армадой Шахрави и умудрившихся выжить, только что произвели в офицеры.
Рожу несчастного салаги, вдруг обнаружившего на том конце провода своего ведущего и, стало быть, начальника, нужно было снимать для передачи «Приколись!». Переносица Лобановского прямо на моих глазах покрылась капельками пота. Широкие брови взлетели на лоб. Тон из уверенно-брезгливого вдруг стал заискивающим.
— Товарищ лейтенант? Так это вы? Кто же мог знать, честное слово, что это она с вами…
Сначала я думал сказать что-то вульгарное и грубое. Вроде «Катись колбасой!» Но вместо этого я тихо произнес:
— Считаю до трех, товарищ младший лейтенант…
Я не успел сосчитать и до двух, как Лобановский испарился. И снова бледное Танино лицо.
— Хотела бы я знать, что вы ему сказали, — улыбнулась Таня. — Что общежитие номер шесть заминировано и сейчас грянет взрыв?
И только в этот момент до меня дошло, что Таня говорит со мной… да-да, из холла моего общежития!
О своем прозрении я сразу же сообщил Тане. Пусть лучше думает, что я идиот, чем считает меня невеждой, не желающим пригласить ее в гости. Таню мое признание смутило еще больше.
— Конечно, это выглядит так, будто я в гости навязываюсь… Но я как раз проходила мимо и подумала: а почему бы вам не позвонить? Тем более у меня действительно есть дело. Важное! И его можно обсудить только лично!
— Дело? В таком случае поднимайтесь-ка сразу ко мне! Обсудим ваше дело, чайку попьем! Я как раз совершенно свободен…
Таня, конечно, отнекивалась. Но потом сдалась. Так что через пару минут я распахнул перед ней дверь. В парадной форме виду меня был лихой и напыщенный.
— Я только на минутку, — едва слышно сказала Таня. Она расстегнула куртку и села на кровати, сложив руки на коленях. Было видно — она нервничает.
Я принялся суетиться в надежде отыскать заварку, чайник, чашки или хотя бы бутылку с лимонадом. Увы, и холодильник, и бар были, считай, пусты — на верхней полке холодильника белел кирпичик сыра с надгрызенным краем, а в баре, задрав лапки кверху, загорало окочурившееся семейство тараканов. Ежу было ясно, что лейтенант Юхтис предпочитал питаться в столовой, а выпивать — в баре на первом этаже.
Итак, идею ритуального чаепития пришлось забраковать…
Может быть, выйти в столовую?
Я посмотрел на часы. Выходило, что в столовую тоже не получится. Там перерыв. Накрывают к обеду. Обед будет через час. Может быть, удастся Таню задержать?
Пока я возился, метался, краснел и рассуждал, Таня тихой мышью сидела на кровати и рассматривала потерханый интерьер моего скромного обиталища. Правда, из врожденной девичьей деликатности она сосредоточила свое внимание там, где было поменьше мусора, пепла и ношеного белья, — на убогой полке с книгами (все сплошь боевики про пиратов да пособия по пчеловодству), на выцветшей репродукции васнецовской «Аленушки», на фотопортрете чернокудрой подруги покойного Юхтиса, чем-то отдаленно на Аленушку похожей.
На фото Таня смотрела особенно долго. А может быть, ей просто понравилась рамка из ракушек?
— У вас довольно мило… — сказала вежливая Таня. — Даже уютно. Вы сами все здесь устраивали?
— Меня только недавно здесь поселили. И я ничего не устраивал. Просто не успел… Так, побросал кое-какие вещи… Но если бы я знал, что вы придете… — В ту минуту я был готов сгореть со стыда.
— Я сама до сегодняшнего утра не знала! А потом вдруг — как будто молния сверкнула! И я поняла, что вы именно тот человек, который может решить мою проблему! Вот попьем чаю, я вам все объясню! Чай — это очень кстати, потому что я ужасно замерзла!
— Танечка, милая… Только вы не сочтите, что я кретин какой-нибудь… Но… В общем, чаю не будет… Я не нашел тут ни чашек, ни чайника, ничего… Дело в том, что эта комната не совсем моя! То есть совсем не моя… То есть… Не важно. — На этой фразе я благоразумно смолк.
Я вдруг подумал, что если аккуратистка Таня узнает, что я сплю на несвежей постели покойника в обнимку с мятыми носками того же самого покойника, она проникнется ко мне таким мощным телесным отвращением, что больше не скажет мне ни одного слова. Не подарит ни одного взгляда. Даже дышать не станет в моем присутствии.