Время - московское!
Шрифт:
Все-таки прав был Коля, когда говорил, что Конкордия — государство сумасшедших!
— Не все так плохо, товарищ Пушкин, — авторитетно заявил Меркулов. — Я же сказал тебе: линкор атаковали манихеи.
— Ну и что?
— А то, что Конкордия тут же прислала нашим цидулу. Дескать, просим не считать этих шизиков нашими подданными. В общем, смысл такой, что я не я и хата не моя…
— Уже легче. Манихеи и впрямь шизики. Но все равно, знаешь, как-то в дрожь бросает… Впервые за двести лет…
— Вот и я тебе про то же.
— И что теперь с… манихеями? — Вначале я хотел спросить «что теперь с линкором?», но быстро осознал всю наивность такой постановки вопроса. С линкором, атакованным ядерными торпедами, уже ничего не случится. Потому что сам он стал частью Великого Ничего.
— А бес их знает! Овчинников сам не больно-то хорошо осведомлен. Это позавчера ночью все произошло. Я думаю, наши еще объявят. А может, и не объявят. Я бы на их месте не стал. Чтобы не сеять панические настроения…
За такими вот разговорами мы дошли до «Велико Тырново». У трапа толпился народ — в основном женщины. Они стояли группками и о чем-то своем женском говорили.
Поодаль несколько малышей — бедные, занесло же их сюда, в самую пасть к дьяволу — играли в снежки. Одеты они были кто во что, в основном — в худо-бедно перешитые военфлотские куртки и подбитые ватой штаны.
Снег лепился плохо, считай, совсем не лепился, но ребятишек это не смущало, они швыряли его сыпучими горстями, озорно хохотали и тузили друг дружку, то визжа, то сладостно подвывая.
Я улыбнулся и подумал: «Побольше бы таких картин».
И еще: «Как в Архангельске».
Судя по меланхолической гримасе Меркулова, он думал приблизительно о том же.
— Ишь, черти, прямо вспомнил детство золотое… Я бы сейчас тоже побесился… У нас в Красноярске знаешь какие снега в феврале?
Редкий случай, когда наши мысли полностью совпали — с точностью до города.
— Знаю. Я в Красноярске был на рождественских каникулах после первого курса. На экскурсии.
— Что, правда? — недоверчиво спросил Меркулов.
— Вот те крест!
— Не врешь?
— Нет, зачем мне? Красивый город, величественный. Со своим характером.
Мое замечание насчет Красноярска оказало на Меркулова неожиданно сильное воздействие. Он просиял. Застыл, словно прислушиваясь к чему-то тихому, внутреннему. Потом вдруг принялся лихорадочно хлопать себя по карманам здоровой рукой. Наконец извлек на свет божий бумажник.
— Екарный папенгут! Пока в этих карманах что-то найдешь, — прокомментировал Меркулов. — Я бы тем, кто куртки эти придумал, руки-то повыдергал. Шинели насколько лучше все-таки!
— Ладно тебе, нормальная куртка.
— Да я не про то вообще, — отмахнулся Меркулов. — Я одну штуку тебе хотел подарить.
— Штуку?
— Помнишь, я тебе на «Сухуми» показывал манихейский амулет?
Я кивнул — как ни странно, тот разговор я помнил довольно хорошо.
— Я его с тех пор ношу с собой. На счастье.
— Амулет — дело хорошее, — сказал я и некстати подумал: «А ведь когда Колька погиб, у него в кармане наверняка моя счастливая зажигалка лежала…»
— А то! Так вот, я еще на «Ксенофонте» решил, что подарю его тебе! Ведь все-таки если бы ты не решился тот пакет вскрыть… Вот я тебе честно скажу: мне духу не хватило бы залезть в пакет, адресованный штабу Первой Группы Флотов! Это же трибунал при других обстоятельствах. А если бы мы не знали, что в пакете, тогда…
— Тогда ой. А мне без тебя не хватило бы духу вообще с Глетчерного взлететь, не то что до полюса тащиться. Мы с тобой теперь как братья-близнецы.
— Близнецы не близнецы… По лирике это ты у нас специалист. Но я тебе одно скажу: возьми его и носи. И чтобы без выкрутасов! — Меркулов пригрозил мне пальцем.
— Но…
— Никаких «но»! — С этими словами Меркулов открыл свой бумажник, извлек алюминиевый цилиндрик — тот самый, который показывал на «Сухуми» — и протянул его мне. — Только бумажник я себе оставлю. Пригодится.
— Даже не знаю, как благодарить, — растроганно сказал я.
— До завтра что-нибудь придумаешь… Тут одно кафе поблизости есть, вон за тем углом. «Белый карлик» называется. Жду тебя там завтра. В пять!
— Но…
— Никаких «но»!
Не сказав «до свидания», он развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел по своим делам. В спину Меркулову полетел озорной детский снежок. Он мягко врезался в его куртку с желтой трафаретной аббревиатурой «ВКС» на спине и рассыпался в льдистую, радужно искрящуюся пыль.
Вообще-то я не хотел являться к Тане без звонка. А может быть, и хотел, но это желание лежало чересчур глубоко в моем подсознании.
Конечно, я знал: являться без звонка неприлично. И опасно! Можно увидеть то, что ты видеть совершенно не планируешь: застиранный халатик любимой, ее небритые подмышки или того хуже — недовольное лицо развалившегося перед визором соперника.
Нет, я честно собирался позвонить! Однако служебный мобильный мой был уже несколько дней как мертв и реанимации не подлежал, а на проходной лайнера «Велико Тырново» не оказалось работающего автомата. Если быть точным, на проходной вообще ничего и никого не оказалось — ни коменданта, ни даже сварливой, во все суюшей свой нос уборщицы. Заходи кто хочешь, бери что хочешь.
Какое счастье, что я знал, в какой каюте живет Таня! В противном случае отыскать ее в этом гражданском попугайчатнике было бы невозможно.
Я остановился возле нужной мне двери и постучал.
Чтобы как-то сгладить дерзость своего поступка, я напустил на себя развязный вид. Мне долго не открывали. В какой-то момент я даже подумал, что Тани нет. В конце концов, ведь у нее тоже могут быть дела! Но вскоре за дверью послышались шаги и мне отворили.
Только зайдя в ее крохотную двухместную каюту (к счастью, соседка была в отлучке), я понял, насколько мой визит к ней напоминает ее визит в комнату лейтенанта Юхтиса. Да и не просто «напоминает» — служит его зеркальным отражением!