Время - московское!
Шрифт:
Возле соседнего домика Эстерсон приметил широкую черную лужу в оправе из жирной расквашенной грязи. «Но откуда взяться луже в такую жару? Похоже, сирхи специально доливают туда воды, чтобы лужа не высыхала. Только зачем?»
— Это лечильница, — объяснил Качхид. — Когда сирх болеет, он залезает в нее. И его болезнь проходит.
— Вот видишь, Роло! И не смей больше говорить, что мои маски — пустая трата времени! — вставила приободрившаяся Полина. — Даже сирхи знают силу лечебной грязи!
— Это не грязь. Это гнилые листья качагов. Мы собираем их, растираем между двумя камнями, пока они не сделаются как пыль. Потом добавляем той штуки, которую вы оставляете в большой белой вазе, которая стоит в туалете. Не помню, как называется… там вода журчит… И получается лечильница!
Эстерсон втянул ноздрями воздух. От лечильницы исходил гнуснейший, отвратительнейший гнилостный запах… Эстерсон подумал, что лечиться таким способом он согласился бы разве что от трижды неизлечимой болезни. Полина тоже зажала нос пальцами.
— А что, сирхи находят этот запах приятным? — осторожно спросил Эстерсон.
— Что ты! Все ненавидят этот запах! Даже болезни. Болезни ненавидят его даже больше, чем сирхи! Поэтому-то они и уходят из тела!
«Получается, лечение у сирхов — нечто вроде травли тараканов дешевым аэрозолем. Тот же расчет — что тараканы сбегут из квартиры первыми…»
Однако этой мыслью Эстерсон предпочел не делиться. Из врожденной шведской деликатности.
А вот и мавзолей, в тени раскидистого золотого качага.
«Рикуин» имел форму правильного куба, сложенного из гладко отесанных каменных блоков. Эту громадину высотой с десятиэтажный дом, возвышавшуюся над зеленым ковром леса, Эстерсон приметил еще во время полета. Странное дело, но украшений — лепки, рельефов, фигурных окон — мавзолей был лишен начисто. Только дверной проем был облицован чем-то вроде шишковатой перламутровой плитки. Двухстворчатая дверь оказалась отворена — заходи не хочу.
— Друг! Друг! — заорал Качхид, запрокинув голову и как-то очень по-человечески сложив лапки рупором.
— Кого это он там зовет? — шепотом спросила Полина.
— Карлсона, который живет на крыше, — отвечал Эстерсон и его подруга громко прыснула со смеху.
Качхиду между тем не отвечали.
— Качак-Чо! Бесцветики пришли! — гнул свою линию сирх. И вновь — тишина.
— Как же так, телепатия больше не работает? — язвительно осведомился Эстерсон.
— Зачем пользоваться сложным, когда есть простое? — парировал сирх и продолжил вопить.
Утомленная Полина села на землю и скрестила ноги по-турецки. Эстерсон плюхнулся рядом, нашаривая пачку сигарет в нагрудном кармане. Обоим наскучило следить за трудами Качхида. В разочарованных глазах Полины Эстерсон прочел: она почти смирилась с тем, что экскурсия окончена и пора возвращаться домой.
— Давай-ка попросту внутрь зайдем! — не выдержал Эстерсон.
— Заходить нельзя.
— Почему нельзя? Дверь ведь не заперта!
Дверь заперта в моей голове! И этого достаточно!
Качак-Чо все-таки появился — не прошло и получаса. Это был матерый, изрядно заросший шерстью сирх необыкновенно крепкой комплекции, похожий на снежного человека из допотопных научно-популярных киноальманахов, которые давали по всемирному каналу «Ретро». Он превосходил Качхида и ростом, и весом, и, так сказать, развитием мускулатуры. Причем превосходил примерно втрое. (Эстерсон и Полина уже знали, что величина физического тела сирха прямо пропорциональна уровню его духовного развития.) «Учитель и друг» вышел из дверей мавзолея и твердой, уверенной походкой направился прямо к гостям.
Полина дружелюбно помахала крепышу рукой. А вот Эстерсон не сплоховал и поприветствовал Качака-Чо по всем правилам местного этикета.
— Наше знакомство устроено качей! — экзальтированно воскликнул он.
— И пройдет с большой миской качи! — учтиво отвечал сирх.
Эстерсон заметил, что шерсть Качак-Чо не изменяет окраски, как шерсть Качхида, но постоянно сохраняет ровный кофейно-серый цвет. Это навело инженера на мысль о том, что Качак-Чо принадлежит к какому-то другому подвиду сирхов («Тоже умный, что ли?»). Но вскоре Качхид дал объяснение и этой загадке. «Мой учитель и друг Качак-Чо не имеет своих чувств. Он уже нашел Скрытую Качу. И теперь все чувства дает ему она. Его шерсти нечего выражать, потому что у него нет ничего своего». Этого объяснения Эстерсон не понял. Однако Качак-Чо сразу понравился ему.
— Качхид рассказывал о вас. Вы — из рода тех бесцветиков, которые прогнали однолицых бесцветиков?
— Да, — кивнул Эстерсон, хотя он и не был уверен в том, что клонов с Фелиции изгнали именно Объединенные Нации.
— Качхид говорил мне, что вы — те самые герои, которые не склонились перед однолицыми бесцветиками, как другие, но смело и мужественно скрывались от них! И при помощи своей ненависти зажгли искру небесного огня, который спалил однолицых бесцветиков!
— Вы нам льстите, — признался Роланд. — Говоря по правде, мы лишь прятались в лесу, спасая свои шкуры. В этом было мало смелости и мужества…
— Но для небесного огня мы все-таки сделали кое-что полезное, — добавила Полина, имея в виду спасение летчика Николая, и озорно улыбнулась.
— Что ж… Не вижу ничего позорного в том, чтобы прятаться в лесу. Мы тоже прятались. Что еще нам было делать? В общем, я приглашаю вас, друзей народа сирхов, войти в мавзолей! — провозгласил сирх, после чего развернулся и шустрой походкой направился к дверям. Следом засеменил Качхид. Полина и Роланд переглянулись и покорно последовали за гостеприимцами.
— Я рад, что кача свела нас. И хотел бы сделать вам благодарственный дар, — сказал Качак-Чо, когда они оказались внутри, под сумрачными сводами строения.
— Благодарственный? Помилуйте, но чем мы заслужили вашу благодарность? — недоуменно спросил Эстерсон.
— Чем? — Качак-Чо комично отпрянул, словно бы чем-то испуганный. — Как же это — чем? Конечно, изгнанием однолицых бесцветиков!
— Но я же говорил вам — это сделали не мы!
— Вы, не вы… Кача не видит таких мелочей! Когда кача благодарит вас, она благодарит весь ваш род!