Время - московское!
Шрифт:
— Проникнуть по-человечески, с комфортом — не можем. Но поскольку мы с тобой сейчас одеты в полноценные скафандры, это дает нам шанс вломиться в «Мул» по-хулигански.
Прямо над головой Эстерсона медленно проворачивался стыковочный модуль буксира. Теперь относительная скорость его вращения была совсем небольшой: инженер все-таки воплотил им же самим первоначально отвергнутый замысел и закрутил «Сэнмурв» при помощи дюз рысканья. Конечно, скорости вращения были согласованы с точностью, не превышающей градус в секунду, но это было уже неплохо: полный оборот стыковочный модуль «Мула» совершал теперь за пять с половиной минут.
По сути, модуль представлял собой толстостенную бочку глубиной три метра, на «дне» которой находился люк, ведущий в…
Куда именно он ведет? Имелись варианты.
Если «Мул» проектировали приличные люди без оглядки на бюджет, за люком должен был находиться воздушный шлюз. Если же «Мул» создавался по принципу «корабли строятся ради пушек» — то есть инженеры экономили на каждом узле, который не относится напрямую к функциональному назначению звездолета, — тогда за люком сразу начинаются внутренние помещения корабля. И после его открывания будет ta-akoe zrelische…
— Ну что там у тебя, Роло? — раздался в наушниках голос Полины.
— Пока ровным счетом ничего.
— А я только что твою руку на мониторе видела!
— Надеюсь, не отдельно от тела? — со смешком спросил Эстерсон.
— Типун тебе на язык!
— Я просто тут пытаюсь как-то освоиться… Вожу руками в стороны. Открытый космос — это, знаешь ли… нечто. Ну ладно, начинаю работать, а то так можно целый день примеряться.
— Ты поосторожнее там!
— Да уж куда осторожней… Все, молчи. Не отвлекай.
Эстерсон в пятый раз подергал страховочный фал. Все нормально. Держится.
Неловко оттолкнулся и поплыл вперед.
Едва не промахнулся мимо «бочки», между прочим, — хотя казалось, промахнуться невозможно.
Судорожно вцепился в одну из скоб, грубо приваренных к внутренней поверхности стыковочного узла.
Пристегнулся вторым страховочным фалом за скобу, а первый отстегнул от скафандра и тоже навесил на скобу, соседнюю.
Все эти манипуляции были инженером тщательно обдуманы заранее, и он выполнял их теперь с педантичностью запрограммированного автомата.
Вслед за этим Эстерсон, перебирая руками по скобам, достиг «дна» стыковочного модуля, где располагался люк.
Достал молоток. Обстучал молотком внешний ручной привод люка.
Подергал за рычаг. Как он и ожидал, во время бегства экипажа на спасательном боте в привод проникли микрочастицы влаги, что привело к спайке, а потому рычаг не поддавался.
Ударил по рычагу несколько раз изо всей силы.
Дернул еще раз…
Рычаг пошел на всю длину хода!
Люк расконтрился.
Мощнейшая пневматика на борту «Мула» рывком приоткрыла люк внутрь корабля на несколько сантиметров, после чего два стальных пальца выскочили из пазов и временно подперли титанировую плиту, обеспечивая стравливание атмосферы.
Воздушный шлюз, как и подозревал Эстерсон, все-таки отсутствовал. Внутренняя атмосфера корабля ринулась наружу. В лучах Фелиции засеребрились тучи пыли, крошечные льдинки, пронеслись крошки и несколько чудом проскользнувших в щель пластмассовых вилок. Другие, более крупные, предметы ударялись о люк с внутренней стороны и, увлекаемые потоком воздуха, ползли к щели, но вырваться на свободу удалось только чьей-то клетчатой рубахе и шикарному бумажному ежедневнику с золотым обрезом.
Все закончилось довольно быстро. Из этого Эстерсон сделал вывод, что дверь в ближайшей герметичной переборке все же была на прощание задраена аккуратными конкордианскими звездолетчиками.
— Полина, как поживаешь?
— Отлично. Видела вилку. Она вылетела из «Мула», потом куда-то делась, а сейчас перед камерами кружатся ее обломки. Это не опасно?
— Ерунда. Слушай, я сейчас иду внутрь буксира. Связи какое-то время не будет. Скажем, полчаса. А может, и больше.
— Ты меня об этом уже пять раз предупреждал.
— Ну мало ли. Вдруг ты забыла и начнешь волноваться… В общем, я полез.
— Жду.
«Я люблю тебя», — хотел добавить Эстерсон, но счел пафос неуместным.
«Все-таки не на смерть иду… Хотелось бы надеяться».
Чтобы задраить за собой люк, разобраться с переборочной гермодверью, сориентироваться во внутренних помещениях и добраться до ходовой рубки, инженеру потребовалось тридцать пять минут. Неплохой результат— учитывая, что проделать все это пришлось при свете двух фонариков (нашлемного и ручного) в условиях полной невесомости.
В рубке он выключил наконец автопередачу от лица Нумана Эреди, «верного сына великого конкордианского народа», и вышел на связь с Полиной.
— Мне вдруг стало так страшно… — Голос Полины дрожал. — Я вызывала тебя по рации… А в ответ — молчание.
— Глупая… Корпус корабля полностью экранирует рацию скафандра. Я же объяснял… И мы договаривались… Меня не было на связи всего тридцать пять минут!
— Да-а… А кто обещал «полчаса»?
— Ну знаешь! Я тут все-таки не с клонской газеткой прохлаждаюсь в отличие от кое-кого!
— Тут так темно…
— Мы сейчас проходим над ночной стороной Фелиции — вот и темно.
— Какой злюка!
— Извини… Слушай, если хочешь, можешь говорить. Я тут подключился к корабельной радиосети, так что из эфира больше не пропаду. Рассказывай мне что-нибудь, а я тем временем осмотрюсь в рубке.
— А что рассказывать?
— Ну, что хочешь… Если не знаешь что — можешь, конечно, не рассказывать…
— А ты долго еще?
— Мне нужен примерно час, чтобы понять, будет ли буксир летать. А то вдруг ему так досталось, что Х-переход из системы Секунды был его последним межзвездным путешествием?