Время мушкетов
Шрифт:
Стычки измотали филанийцев, к тому же существенно снизили темп передвижения поредевшего отряда. Патриун не сомневался, дикари уже успели отрезать им путь к реке и теперь методично сжимали кольцо окружения, надеясь загнать их как раз на те самые болота, куда он, перепутав дорогу, и завел своих людей. Конечно, угрызения совести поедали святого отца изнутри, но он не позволил захватить им власть над рассудком. «Действиям – время, а покаяниям – час», – всегда проповедовал он и не видел причины не применить этот принцип к себе.
Осмотр отряда занял всего долю секунды. Солдаты хоть и устали, но еще не исчерпали резерв своих сил, а значит,
– Мал, – обратился священник к стоявшему по правую руку от него ветерану, – веди людей вон к тем деревьям, там будет тропа к реке. Быстрей доберитесь до берега… Потом сразу сбрасывайте барахло и вплавь! Они… они не осмелятся зайти в воду!..
– А как же?!. – изумленно захлопал глазами старый солдат.
– За меня не беспокойся, – произнес Патриун после глубокого вдоха, – я эти места знаю. Надо ребят вывести. Не все же погибли, кой-кто просто отбился… плутает!
– Ваше Святство… – попытался возразить ветеран, но тут же осекся под строгим взглядом.
– Не время спорить, десятник, ох, не время! Веди отряд к реке! Ногами во всю прыть шевелите, да не смейте кольчуг до берега снимать, толку уже не будет, а в броне биться сподручней!
Хлопнув на прощание десятника по крепкой руке, священник закинул булаву на плечо и побрел обратно к лесу, в сторону, откуда нет-нет да раздавались предсмертные крики. Лишь выйдя из болота, отец Патриун позволил себе обернуться. Возле деревьев на противоположной стороне гиблого водоема виднелась небольшая группка быстро удаляющихся людей.
Мал в точности исполнил указание и вел остатки отряда верным путем. Да, вот только добраться до Удмиры им было не просто, наверняка остатки отряда поджидает засада возле самой воды. За пятнадцать лет жизни на правобережье священник хорошо изучил повадки дикарей, гораздо лучше, чем запутанные лесные тропы. Урвасы оцепили берег еще до начала штурма форта, они не могли позволить чужакам уйти и скрыться от праведного возмездия во владениях речного чудовища, таинственного божества, непонятного и враждебного к их роду.
Вылив из высоких сапог грязную болотную воду, Патриун сел на поваленный ствол дерева и постарался как можно быстрей отдышаться. Он не думал прятаться в лесу, хотя шансы поиграть в прятки были, бесспорно, неплохи. Недаром он блуждал по прибрежным чащам правобережья гораздо больше времени, чем проводил в молельне. Не собирался священник и отправляться на поиски отставших, с ними уже давно расправились дикари или разорвали на части хищные звери. Патриун обманул доверчивого десятника, но эта ложь не была грехом, она была во благо… во благо, прежде всего, тем шестерым счастливчикам, что сейчас, не жалея ног, бежали к Удмире. Преподобный отец знал способ отвлечь урвасов на себя и тем самым дать время выжившим переплыть реку.
«Пора!» – подумал отец Патриун и встал в полный рост. На богатырских плечах и не менее мужественном торсе забагровели полосы свежих порезов и шрамы – следы давних ранений. Закрыв глаза, священник усилием воли разгонял по телу кровь, заставлял клокочущее в груди сердце биться с максимальной скоростью. Потом он поднес ладони и издал крик: долгий, протяжный и сложный, состоящий из множества интонационных фраз и переливов. Древний лес тут же ответил ему раскатами эха, а затем наполнился десятками криков, идущих со всех сторон. На потрескавшихся губах святого отца заиграла бесовская
«Рано или поздно все умирают, каждый переходит грань… Неизбежное должно свершиться, так почему же не извлечь из этого пользу для других, для близких!» – вспомнились отцу Патриуну в страшный миг ожидания смерти слова старшего шамана племени Урвас. Наставник филанийской миссии любил беседовать со своим духовным оппонентом, но это было давно. Последний спор разгорелся двадцать пять дней назад, еще до того, как кто-то из миссионеров случайно забрел на запретные земли, и началась бессмысленная война.
«Ты прав Кад Вир, ох как прав! Но вот только меня это пока не касается… еще рано, еще слишком рано, да и особо близких у меня пока нет, а ведь во всем должен быть смысл!» – успел подумать преподобный отец буквально за миг перед тем, как на небольшой поляне возле болота появилась первая пятерка изрядно запыхавшихся дикарей.
Близость опасности мгновенно заглушает отвлеченные мысли и превращает людей в жутких прагматиков. Отец Патриун долее не размышлял, что он должен делать, а чего нет. Пришло время действовать: сеять смерть и тут же пожинать кровавый урожай. Шансы на успех стоит взвешивать до ратной потехи, упрекать себя в безрассудстве можно «после», но во время сражения в голове должна резвиться лишь одна мысль: «Как?! Как действовать и как убивать?», чтобы нанести врагу максимальный урон и самому, по возможности, избежать смерти.
Позабыв стереть с лица дьявольскую ухмылку, отец Патриун двинулся на врагов. Он медленно приближался к удивленно таращившимся на него дикарям. Он шел… высокий, мускулистый мужчина в полном расцвете сил; он шел, печатая шаг, поигрывая буграми обнаженных мышц и мерно постукивая на ходу тяжелым набалдашником булавы о свое колено. Символ индорианской веры на золотой цепи гордо возлежал на богатырской груди боевого священника и ярко блестел в первых лучах недавно взошедшего солнца.
Застывшие в оцепенении урвасы наконец-то очнулись и приняли вызов дерзкого смельчака. Двое из пятерых воинов почти одновременно метнули топоры, но неравной схватке было не суждено закончиться так быстро. Командир филанийцев ловко увернулся от летевшего ему в лоб снаряда, а второй топор отбил булавой, причем удар был настолько резким и сильным, что в воздух взмыл фонтан деревянной щепы, а завертевшееся вокруг своей оси железное лезвие скрылось в кроне ближайшей сосны.
Прорычав что-то себе под нос, урвасы набросились на священника, но тут же отскочили назад, едва успев увернуться от кругового удара булавы. Дети лесов были сильны и выносливы, но их ремесло – охота, а межплеменные войны, не говоря уже о стычках с миссионерами, происходили настолько редко, что Патриун не сомневался в успехе боя: «один ОН против пяти».
Попытка взять филанийского «шамана» наскоком повторилась. Она, как и первая, не привела к желанному результату. Воины в медвежьих шкурах успели отскочить назад, но сбились в кучу, дав тем самым врагу возможность перейти в наступление. Шипы булавы обагрились кровью; один из пяти дикарей упал на колени, закрыв трясущимися ладонями кровавое месиво на месте лица. Патриун стал развивать успех, его булава уже сломала одно древко и пару шлемов из медвежьих голов, как вверху левой лопатки, как раз под ключицей, вонзилось что-то острое и зазубренное.