Время ненавидеть
Шрифт:
… оторопел на пороге комнаты:
– Ё! Ты чё, в окно, что ли? Ты как? А-а, понравилось? Я-а-а знал, что тебе понравится! – и не стал больше возиться с мотней. А чего? Сойдет! Не впервой. Считай, свои люди – сочтемся.
Не испуг, а оторопелость. Кого пугаться-то?! Эту?!
Мало ей было? Наверно. Если опять заявилась. Сама. Значит, мало ей было тогда – три дня назад.
Сочтемся!
А было так. Три дня назад, когда Бодя охапкой затащил ее к себе на Бордюрную из «попутного» мерседеса.
Она
Бодя воспринял поначалу все как игру. Кто же, какая нормальная баба откажется, если он та-акой мужик! Бодя сначала ничего и не предлагал – втащил, как было заранее обговорено, хотел с ней по- доброму, по-хорошему. Разве что разок легонько вдарить – легонько… ну… ну, как бабу. Это если крик поднимет невзначай. Он же, по сути, добря-а-ак!
Однако не понимает она хорошего к ней отношения! Да еще, сучка узкоглазая, пяткой норовит по самым помидорам!
Да я теб-бя!.. Знаем все ваши приемчики! Мало Боде одного Стасика Ли, так теперь каждая желто- мордая шелупонь будет тут, понимаш, ножками стричь-размахивать! Да я теб-бя! Сучка узкоглазая, манда поперек! Во, интересно! Поперек или как?
Короче, завелся. Олигофрены вообще малоуправляемы. Особенно на сексуальной почве. Опрокинул навзничь. Выпьем за знакомство! Пей, сучка! Разожми зубки! Глотай, глотай! А то задохнешься!..
А она потом не сопротивлялась. Даже не кричала. Просто будто паралич разбил – хрусть что-то в спине, и – лежит колодой. Не кричит, не стонет, а тихонечко-тихонечко говорит: «Нет. Нет. Нет».
Чего уж «нет», когда «да».
И – звонок.
– Бо-о-одя! Как там у нас?
– Полный звездец! На самом интересном месте!
– Какой-то ты гру-убый и ни хера не женственный! Ты что же там делаешь?!
– Я? Га-га-га! – и рык звериный в трубку, поясняющий: не делаю, а уже… сделал.
Не дуйся, Юрия, Боди на всех хватит, Бодя такой – неутомимый, не брезгующий… ничем.
– Так! Но если она сюда к нам направилась, то… зачем? Ее опознать здесь – раз плюнуть! А, товарищ капитан?
– Степа! – интонацией отмахнулся Гуртовой, без сопливых обойдемся. – Сердюков, какие-нибудь документы в общежитии остались?
– Не! Говорю же… то есть Клямина говорит: съехала. Приходила, да, собралась и съехала. Там уже заселили.
– Съехала, съехала. Кто?
– Ким…
– Ким, Ким… Которая?! Во-во, То две, то ни одной! Про женщину выяснил?
– А как же. Зоя Лапиньш. Это которая в кабаке ногами дрыгает. И в окно сиськами трясет.
– Сердюко-ов…
– Да я-то что! Соседи ее нам уже сигнализировали-сигнализировали, а что делать: она в своей квартире – хозяин-барин. Я-то что?!
–
– Степа! – Не до тебя, Степа! Думать надо, просчитывать, разобраться бы. – Сердюков, надо бы с ней…
– Да я-то что! Я и звонил, и повестку посылал, и сам ходил. Она как раз напротив Теремка – ну да, как же, иначе б чего б ей… Ну-тк, не отзывается никто. Может, уехала куда? К матери там… к ребенку?.. Два раза ходил. Я-то что?!
– В каком кабаке она… м-м?..
– О! Товарищ капитан! Это же «Восток»! Ее же можно там…
– Степа! – Вот только Степу не спросили!
– Если в общежитие приходила Анна Ким, то где Яна Ким? – подключился кто-то из коллег.
– Черт их разберет! А травма у Зарубина характерная. Дай-ка заключение экспертизы. Ну! Вот…
Сидят коллеги-сотрудники в районном управлении, колдуют над версиями-вариантами.
– Она-то? Ким-старшая? Она может. Тот же Климов…
– Какой Климов?
Не мешай, малой! Старшие совещаются. Тот самый Климов. Павел Климов. Покойный. Травма, несовместимая с жизнью. На тренировке в спорткомплексе. Сам – из команды Гуреева-Боди. Дрянь порядочная, но смерть есть смерть. И убийство есть убийство, пусть и по неосторожности.
– В случае с Зарубиным о неосторожности и речи нет.
– О чем и речь, о чем и речь… М-да. С заранее обдуманными намерениями? А за что? Если – она, то ей бы – тише воды, ниже травы.
– Кто она? Ким? А которая?
– Степа!
– Товарищ капитан, можно ведь по отпечаткам. Отпечатки ведь у них разные!
– Вот только тебя не спросили!
Отпечатки-то разные, только чтобы их снять, нужна хоть одна из сестер. А они обе канули, как сквозь землю.
Если в общежитие приходила Анна Ким, то понятно, почему она там не осталась, до поры можно выдавать себя за сестру – опыт цирковых выкрутасов с челночными пересылками «дури»… но лишь до той поры, пока пальчики не снимут (ишь, малой Степа, ишь, Евсеев! Поперек батьки! Небось головы у старших по званию тоже варят!).
– Нам бы хоть одну из них!
– Где?..
А действительно, где может быть, где может скрываться столь приметная (приметные) фигура (фигурки!).
Стасик Ли прибрал в зале, «блины» сложил в столбик, все и всяческие снаряды привел в порядок, протер. Пуст зал. Как тогда…
… когда: он и покойный Паша Климов (но еще не покойный тогда). Стасик Ли предпочитает индивидуальные тренировки. Это же только тренировка была тогда. Разве Стасик виноват, что Паша Климов был столь неловок, что Паша Климов заработал смертельный удар?! Да и не был удар таким уж смертельным – случайность, чистая случайность. И – никого! Только эта… конкурентка, чтоб ее черти унесли, в душевой.