Время ненавидеть
Шрифт:
Он будет за старшего. Он деловито, как за свой, усядется за стол капитана Гуртового. Бестолково попереставляет канцелярские принадлежности, хмуро изучит бумагу (сказано: «Прочти пока!»), взросло шевеля бровями, проницательно посматривая на заявительницу – хоть бы шевельнулась! Он побарабанит пальцами, повертит авторучку, схватится за трубку телефона. Служба, служба! И опасна и трудна! Он пощелкает тумблерами селекторной связи… За старшего оставлен, работы невпроворот-невпрогреб. И – селекторная связь после
– Гроша выеденного не стоит твоя работа, Гуртовой, ты меня понял?! Ни твоя работа, ни ты сам! Гроша выеденного, понял?! Повтори!
– Так точно, товарищ генерал-майор! Яйца ломаного!
– А-а-а?!!
– Повторяю, товарищ генерал-майор. Ваши слова стоят ломаного яйца. Вашего, товарищ генерал-майор! Или я не так понял?..
Обрывок. Потому как малой Степа, лихорадочно дергая тумблеры, не сразу попав, оборвал селекторное вещание, не предназначенное для чужих ушей.
А чужие уши расслышали. И реакция какая-то… При всей прежней истуканности и безучастности. Какая-то… реакция.
«Гроша выеденного!». Голос. Фигура речи. Интонация.
Мыло. Кафель. Ванна. Лицо под водой. Пар. И никаких пузыриков. Гостиница.
… И уровень воды в ванне – понижающийся, уходящий в слив – скворчание, фырканье. Вода дырочку найдет. И «восстание из мертвых» папы-динамы с похожим скворчанием, фырканьем.
Ч-черт! Затылок! Бодун! Полный был отруб! Бр-р! Пивка бы.
А близняшки? Где? Сбежали.
Оно и к лучшему. Подкидыши. Бродяжки по крови. Большая драма для тренера: он из них сотворил экстракласс, а они… позарились на медальки и сбежали. Воришки мелкие! Ищи их теперь, не ищи… Сколько ни корми – в лес смотрят! «Гроша выеденного!».
– Товарищ капитан! – подскочил малой Степа, Гуртовой влетел обратно в кабинет злющий, взвинченный, цедящий сквозь зубы;
– Генерал липовый! Волос-сатая рука! С- спортивная гордость! – и Степе, таращащему глаза: – Одна твоя лычка всех его звезд стоит! Деш- шевка! Баскаков, видите ли! Ну-ну! Хрен ему в сумку, а не Баскаков!
Капитан Гуртовой по роду службы должен уметь владеть собой и владеть ситуацией. А он так и делает. Умеет. Не без каких-то своих соображений цедит сквозь зубы, вроде бы утеряв контроль над собой и над ситуацией. А не утерял. Он все видит. Даже спиной. И гражданку Ким видит. Спиной. И малому Степе – экзаменующе:
– Прочел? И заявление, и показания?
– Да-а… Товарищ капитан! Гражданка Ким должна здесь на показаниях написать «С моих слов записано верно». И дату. – Насмотрелся детективов малой, многозначительно подсказал Гуртовому.
– Верно! – как о неважном буркнул капитан. – Напишите, пожалуйста: «С моих слов записано верно». И дату.
Взяла авторучку. Бесстрастно.
– Значит, завтра
Не ответила. Сказала молча. Спасибо.
– Товарищ капитан! Она ведь, может быть, не Яна, а та… – и напоказ, кончиками пальцев сняв со стола авторучку: отпечатки! запросто проверяется! запросто ловится!
– А, спасибо! – принял Гуртовой у Степы авторучку. Небрежно, всей ладонью. Небрежно вытер, прокатав между ладонями, пихнул в нагрудный карман.
– Т-товарищ кап… А если она завтра не придет?!
– Придет.
Нет, недоступны малому Степе соображения старшего по званию, капитана Гуртового.
Баскаков, а почему вдруг так в тюрьму захотелось?
– Я же говорю, Виктор Тарасыч, мое место там, где я есть. Да и не так здесь неуютно.
– Конечно. На воле гораздо неуютней.
– Да. Честному человеку шагу не ступить: убийства, погромы, стрельба.
– Конечно. Честному человеку гораздо лучше в тюрьме.
– Да. Виктор Тарасыч, что вы в самом-то деле от меня-то хотите?! Ну искалечил человека, так ведь случайно. Свидетели опять же… Вы бы делом занялись: убийства, погромы, стрельба. Вас сроки не поджимают?
– Еще нет. На ваш срок хватит. Вы же хотите по двести одиннадцатой пойти?
– Я н-не знаю Кодекса, Виктор Тарасыч. Нужды как-то не возникало до сих пор. Был бы жив мой юрист… Вы убийцу задержали, кстати?
– Двести одиннадцатая. Нарушение правил безопасности движения… и так далее. До трех лет… Я понимаю, понимаю, Баскаков, показания свидетелей, потерпевший претензий не имеет… Да! Глеб Леонидович некий привет просил передать. Лично вам. Знаете такого?
– О-о! Само собой, само собой! И ему от меня, Виктор Тарасыч.
– Передам. Непременно… А скажите, Баскаков, вы здесь себя в безопасности ощущаете?
– В относительной, Виктор Тарасыч. Но в большей, чем… чем не здесь. Вы бы подсуетились с этой… Анной Ким.
– С Анной? Хм! То есть с Яной, что ли? Ким?
– Хм! Не которая… – и Баскаков показал рукой «лебединое озеро», – а которая… – и обозначил «ниндзю».
– Да? А что вы можете сказать, Баскаков, о… – и Гуртовой передразнил «лебединое озеро».
– Нич-че-го. Мы же говорили как-то на эту тему, помните? С ней что, случилось что? Не могу ли я чем-нибудь помочь?
– Помню. Значит, гражданин Баскаков, вы себя здесь в безопасности ощущаете? – повторил. – Двести одиннадцатая, да? А то – по двести второй?
– Я же говорю: Кодекс для меня – темный лес.
– Это – незаконное пользование знаками Красного Креста и Красного Полумесяца.
– Ха. Ха. Ха. – раздельно произнес Бакс. Мол, понял шутку, но и оскорбиться могу.