Время перемен. Дилогия
Шрифт:
Тогда наконец высказался Хокусай. Во-первых, выразил свое сожаление, что «Алладин» вынужден был прибегнуть к столь решительным действиям; во-вторых, выразил благодарность американскому правительству за понимание этой необходимости; в-третьих, еще раз выразил сожаление в том, что силовые подразделения Комитета вынуждены будут еще на некоторое время остаться на суверенной американской территории.
Поскольку собственно инцидент, приведший к незаконному аресту сотрудника «Алладина» и его уважаемого спутника, пытавшегося, в строгом соответствии
Американцы такой плюхи не ожидали. Однако и возражать не посмели. Только губернатор Невады вякнул что-то о законах штата, апеллируя главным образом к специальному координатору Лас Пассос. Но поддержки не нашел.
Управляющая Северо-Американским сектором вежливо сообщила губернатору, что она полностью поддерживает командующего операцией Хокусая, так что дальнейшее присутствие войск Комитета на территории штата — дело решенное и обсуждению не подлежит. Неужели губернатор хочет нового проявления феномена спонтанной деструкции — на более масштабном уровне?
Губернатор, ясное дело, не хотел. Он хотел лишь, чтобы вновь завертелись рулетки и потекли денежки в губернаторский фонд.
Специальный координатор Хокусай заверил его, что как только все «технические» вопросы будут урегулированы, информационные каналы Вегаса разблокируют и всё будет просто замечательно… До тех пор, пока никто не будет препятствовать работе аналитической и следственной групп Комитета.
Губернатор успокоился и заверил, что препятствий не будет, а будет полная поддержка. Если специальный координатор пожелает, чтобы полицейские вылизали языками тротуар, по которому он, специальный координатор, будет передвигаться, то лизать будут все, включая начальника полиции. Нового начальника полиции.
Глава двадцать четвертая
ЕДИНСТВЕННАЯ НИТЬ
— …Я ничего не думал, — пробормотал толстый чернокожий полицейский. Бывший полицейский. — Это было что-то… Ну как будто нахлынуло.
Грива не испытывал к толстяку враждебных чувств. Да, он пытался убить Артёма, но лишь потому, что в мозгах у чернокожего что-то заклинило. Причем не у него одного. Теперь мужика обвиняли в незаконном применении оружия, непредумышленном убийстве и еще в целом букете преступлений, что в совокупности тянуло лет на двадцать. В американских тюрьмах бывшие полицейские столько не живут. Но этот попадет в тюрьму не раньше, чем содержимое его мозгов препарируют и разложат по полочкам.
— Пожалуйста, рассказывайте по порядку, — попросил психолог. — Спокойно, не волнуйтесь. Помогая следствию, вы помогаете и себе.
— Я стараюсь… — пробормотал толстяк. — Значит, было так… Мы с Ранитой, это моя напарница, увидели беспорядок. Подошли. Ну а потом я увидел его… — бывший полицейский показал на Гриву, — и со мной что-то случилось. Ну я как бы понял, что должен его убить… То есть не должен, но как бы почувствовал, что… в общем, я выстрелил в него, ну, без предупреждения, а потом…
— Минутку, — перебил его психолог. — Вы говорили, что в тот день не употребляли алкоголя, психотропных средств…
— Упаси бог!
— Вы уверены?
— Конечно!
— Значит, вы ощутили нечто, побуждавшее вас напасть на этого человека? — психолог указал на Гриву. — Он вас чем-то разозлил?
— Нет, — толстяк мотнул головой. — Я не разозлился, нет. Просто я понял, что должен его убить… Что это очень важно…
— Насколько важно? Важнее, чем сохранить работу?
— Вроде того. Ну как будто моя жизнь, жизнь моей семьи зависит от того, убью я его или нет. Но я не злился на него, точно не злился.
— Может, вы испытывали страх?
— Нет. Страха не было. Это так бывает, господин дознаватель. Словно делаешь какую-то неприятную работу… Ну, которую все равно надо сделать…
— То есть с вами такое уже было?
— Нет, нет! Что вы! — бывший полицейский испуганно замахал руками. — Никогда!
— А сейчас, глядя на господина майора, вы не испытываете желания его убить?
Толстяк посмотрел на Гриву. Глаза у него были — как у больной собаки.
— Нет.
— И вы не испытываете по отношению к нему гнева, других отрицательных чувств?
— Нет.
— Вы уверены? Ведь из-за этого человека вы потеряли работу и сядете в тюрьму. Этот человек косвенно виновен в смерти нескольких ваших коллег… И вы не испытываете к нему отрицательных чувств? Может быть, жалеете, что не убили его? Не жалеете, что промахнулись?
— Нет, — бывший полицейский помотал головой. — Я жалею, что моя пуля попала в того парнишку, но это, наверное, Бог подтолкнул мою руку. Я очень хорошо стреляю, господин дознаватель.
— Почему вы так думаете?
— Ну, этот человек, он же не виноват на самом деле. Это на него напали. Тот парнишка и другие. А он… Он же — из вашего «Алладина». Он мог бы убить всех. А не убил.
— Почему вы так думаете?
— Так это же всем известно! — толстяк даже удивился. — Мы же все гало смотрим!
«Да уж, репутация у нас — что надо», — подумал Грива.
Впрочем, этот чернокожий был прав. Грива действительно мог бы перебить их всех. Если бы захотел. Но он никогда не убивал без необходимости. Это непрофессионально.
— Спасибо, обвиняемый, — сказал психолог. — Ваше сотрудничество будет зачтено.
— Ну как? — спросил Грива, когда толстяка увели. — Что-нибудь нащупывается?
Психолог помассировал висок (он не спал уже вторые сутки), вздохнул:
— Ничего обнадеживающего. Вы же сами видите: они говорят разное, но суть одна. И это не заговор. Каждый действовал вполне самостоятельно. Побудительные мотивы кажутся разными, но это иллюзия. Один говорит: я взбесился. Другой: я был должен. Но это, скорее всего, позднейшее самообъяснение. У всех — типичное состояние амока. Они повиновались некоему импульсу — и всё.