Время перемен
Шрифт:
А вообще могли и без таких изысков обойтись и получить канал ствола, хоть квадратным сечением, с помощью пил (напильников), что гораздо чаще и делали. С инструментом, как говорил, засада, и не только у меня, а у всех, так что сверлили только кованые, а сейчас таких не делают. Бронза же, материал достаточно мягкий, вот и обходятся. Но с другой стороны, это привело к дикому разброду калибров.
Сейчас ничего не работало. Я же хотел всё делать в Туле и из железа. Как говорится, погорячился! Всего двор мог делать около ста орудий в год. Это было мало. Придётся расширять и строить всё из плинфы. Вот тут-то и
Думал, новое слово принёс в строительство, а здесь и без меня раствор делали, разве что дороже. Осторожнее надо быть, а то на смех не поднимут, но репутацию себе испорчу.
Отливка орудий массой свыше тонны была событием не исключительным, но требующим особой подготовки. Кроме изготовления собственно отливки много времени занимали подготовительные операции и чистовая отделка орудий: чистка пилами, снятие наплывов, отделка канала ствола, чеканка украшений и надписей. Помимо кузнечных мастеров на Пушечном дворе работали кузнецы, резчики, паяльщики, плотники, изготовлявшие лафеты, чертёжники и другие специалисты. В целом производство орудий было организовано по методу простой кооперации: изделие последовательно проходило обработку в руках каждого мастера.
Главными были, конечно, литцы. Их оказывается, на Пушечном дворе было три вида. Одни отливали колокола, вторые, паникадила, третьи пушки.
– А почто разные?
– Так изделия тоже не одинаковые и бронза у них своя. Навык тоже каждому особый нужен.
Получается, Петр перелил колокола на пушки от отчаяния. Припёрло его видать сильно. Из колокольной бронзы хороших не отлить. На безрыбье и рак рыба.
– А зачем вы их украшаете?
– А то, как же. Развеж можно. Красота она во всём и в орудие тож.
Ну как им объяснить, что это всего лишь лишние затраты. Придётся просто приказать. Рационализм тут отсутствует как класс.
В Кремль возвращались, когда уже завечерело. В Китай-город въехали через Сретенские ворота, а в сам, через Фроловские. Часов на башне не было. Я-то помнил, какие они были. Надо будет про них не забыть и тут сделать.
В походной сумке лежали, не у меня самого, но всё же, самое дорогое, что могло мне тут попасться. То, что увидел на Пушечном дворе у одного из мастеров. Гляделка, подзорная труба по-нашему. Плохонькая мутноватая, но всё же она, купленная у какого-то купца с востока. Увеличение где-то между двумя и тремя, но вот он образец. Для гафуниц самое оно. И ещё Лупа. Именно так он её и назвал. Довольно приличного размера, но увеличивает раза в два, не больше. Стекольщиков озадачивать надо такими вот штуками.
По глазам видел, что мастер со всем этим богатством расстаётся с неохотой, но Великий Князь, куда же тут деваться. Я лично пообещал вернуть, хоть меня и отговаривали, но долг платежом красен. Отдам уже изготовленные нами и ещё лучше прежних. Не верю, что наши мастера не сделают, коль такое творят. Куда Европа попала со своими пушками. Им ещё столетия идти до того, что у нас уже есть!
На следующий день, после заутренней, ко мне подошёл Сильвестр, священник Благовещенского собора в Московском Кремле, в котором я и находился. Всем чего-то от меня было надо. Нет, чтобы так просто. Одиночество на меня навалилось в то утро с удвоенной силой. Детство для меня уже закончилось, и вернуться к сверстникам уже не мог, но для окружения всё ещё был мальцом, хоть и Великим Князем.
– Государь, дозволь слово молвить?
Мои кремлёвцы уже начали его вязать и оттаскивать в сторону.
– Стоять! Оставьте его, пусть говорит, коль начал.
– Государь, к вам архиепископ новгородский Макарий, с другими священниками, попасть с челобитной хочет.
– Чего же сам не пришёл, а тебя вот просит. Земляки поди?
– Так к вам тепереча не попасть. Стрельцы никого в Московский Кремль не пущают.
– Тогда ты как тут очутился, бояре сюда проходят?
– Так нас они знают, а кого нет, ни за что
Так, проблема, однако. Когда закрывал Кремль от праздношатающихся и так на всякий случай, про челобитников-то и не подумал. Надо как-то организовать запись, что ли. Вот ведь проблема, где не ждали.
– Ладно, пускай приходят, после обедни, в Грановитую палату на Думу. Там их и выслушаю.
Дума, по случаю моего приезда собралась вся, что осталась. Немного же их теперь. Надо кого-то нового приглашать. Ладно, не всё сразу. Послушаем, чего там надумали про приказы.
– Прежде, чем слово молвить будете, объявляю, все Думы теперь будут проходить "без мест". Начинайте Иван Васильевич.
Последняя фраза у меня вызвала улыбку, а вот у Головы отразилось недоумение, как это. Ведь местничество определяло порядок всего. Ничего, я вам тут малину-то поломаю.
М-да, ожидал куда большего. Придумали только один, приказ Большого Двора. Похоже, проругались деля места в нём.
– Раз вы ничего не измыслиле толком, то повелеваю, отныне бояре могут становиться главою только приказа Большого Двора. Остальными, сколько бы их не было, будут управлять Окольничьи.
Судя по выражениям лиц бояр, такого подвоха они не ожидали. Макарий, с сопровождающими его лицами, недоумевал. Он, похоже, не мог понять, что тут происходит. С корабля на бал, что называется, попал.
– Записываем, какие приказы надобны. Посольский приказ, Пушкарный, Стрелецкий, Тайный, Торговый, Судебный и Ямской.
– Государь, дозволь слово молвить.
– Проговорил Шеин.
– Ты говори, говори Юрий Дмитриевич.
Похоже, его это очень заинтересовало. Он сам Окольничий. Это должность пониже боярской была, а теперь появился шанс на доступ к власти. Ишь как подобрался.
– Нас ведь всего двое, как же мы со столькими-то справимся?
– Так я ещё назначу. Вот тебя Юрий Дмитриевич на Стрелецкий поставим. Сдюжишь?
– На всё воля божья!
– Для Федор Семёновича Воронцова тоже чего подыщем.
– Кого же, государь, ты ещё возведёшь в Окольничие?
– Да хоть братьев Адашевых. Алексея и Даниила. Алексей у нас возглавит Посольский приказ, а Даниил Судебный. На тайный приказ я тоже своего человека поставлю, а вот других Окольничих вы предлагайте сами. Надобно кого ещё пригласить в Думу. Вот и размышляйте, кто достоин сего.
На лицах всех присутствующих проступила задумчивость. Чувствую, за будущие должности, разгорится битва. А я продолжаю.