Время своих войн-1
Шрифт:
Сеня захлопнул дверь. Постоял, подумал - стоит ли еще спросить про вороньи яйца?
– и решил не спрашивать.
– Какой белый!
– сказала кладовщица про Сеню.
– Словно седой!
Белобрысые среди "вязовских кровушек" не редкость, но Сеня (а если по взрослому, то - Енисей) не родился таким, таким стал - в один из ноябрьских дней взял, да и выинел, словно убитый морозом рогоз - никто не заметил как и почему это произошло.
– Он немца убил!
–
Вообще-то Сеня добрый, а тумака дает, когда не дело говорит или не к месту.
– Не надо ее бить!
– сказала кладовщица.
– Надо!
– сказал Сеня.
– Кроме меня у нее никого нет.
Дядька-инвалид не сказал ничего, только странно посмотрел на Сеню и вздохнул.
Когда пришли, Катя его не сразу заметила, только когда в углу шевельнулось, увидела на деревянной тележке полчеловека, с перекинутой через шею торбой. Полчеловека это мало, получилось, что он хоть и взрослый, а она, Катя, уже больше его.
– Теперь кору будем принимать, - сказала кладовщица.
– Наряд такой спустили. Расценки по ходу определят.
– Зачем кору?
– Кору для обуви, принимать будут вязанками.
– Обувь из нее делать?
– удивилась Катя
– Нет, это для чего-то другого, - наморщил лоб брат-Сеня.
А скучающий дядька-инвалид объяснил:
– Дубить будут, квасить, кожи замачивать. Но пока запрос на лозовую.
Катя подумала - как это можно корой красить?
– потом вспомнила, как брат Сеня обстругивал ольховую палку, а с нее красились руки, словно кровь.
– Этот наряд, прости Маруся, не для меня!
– Ты мешки латай!
– сказала кладовщица инвалиду.
– Мешки понадобятся.
– На мешках не заработаешь.
– Только лозовую будете принимать?
– Пока - да. Если много заготовишь, машину пришлем, но стаскать надо в одной место, ближе к дороге.
– Ближе к дороге украдут, - пробурчал Сеня.
– За прошлую сдачу тебе положено... Деньгами возьмешь?
– Нет!
– сказал Сеня.
– Сечку!
– Мешок свой есть?
Сеня вынул из-за пазухи сложенный мешок, тот что дорогой согревал грудину, и даже не столько сам, как мыслями, что он, Сеня, в нем понесет. Достал веревку - обвязывать.
– Что же к углам не подшил?
– спросил инвалид.
– Теперь как не вяжи, какая-нибудь дорогой соскользнет.
– Можно по камню внутрь в углы, и вокруг обвязать, - сказал Сеня, который так уже не раз делал.
– Я схожу поищу.
– Смерзлось все!
– сказал инвалид.
– И снег!
– Можно из под дома, там под крыльцом должны быть.
– Не ерунди!
– сказал инвалид.
– Хозяйка, удружи мальцу пару картофелин.
Кладовщица укоризненно посмотрела на инвалида, но перечить не стала, вышла в складское и принесла две гладкие
– Хорошая веревка. Немецкая?
– Немецкая, - подтвердил Сеня.
– Где достал?
– Там нет уже, - честно сказал Сеня.
– Куда тебе?
Сеня сказал, мужчина присвистнул.
– Ты поосторожнее бы у себя гулял, там у вас, я слышал, самые бои были. Подорвешься нахрен!
– Это не у нас, это три километра от нас. Все хорошее уже обобрали. Еще трофейщики обобрали.
– Трофейщики чисто не обирают, - сказал инвалид.
– Леная команда.
Посмотрел на Катю.
– Не дотопаешь с ней.
– Я знаю, - сказал Сеня.
– Только сечку?
– спросила кладовщица.
– Еще что-нибудь?
– Нет, самое дешевое.
– Это больше чем полтора пуда будет, - сказала кладовщица с сомнением.
– Донесу!
– уверенно заявил Сеня.
– Это донесу.
Обмотал, затянул горловину, подгоняя лямки под размер.
– Машина будет в Луки, я шоферу скажу, чтобы до Рокачино вас подбросил, а дальше сам.
– Спасибо!
– с жаром сказал Сеня.
– Я вам этой коры больше всех наготовлю!
Когда ждали машину дядька-инвалид спросил тихо.
– Ты правда немца убил?
– Да, - сказал Сеня.
– А мне вот не пришлось, - сказал инвалид.
– Меня раньше убили... Но, считай, ты за меня рассчитался.
– За вас он полицая убил, а немца - за нас!
– встряла Катька и опять получила тумака, но несильного...
Сеня не один, у которого в Отечественную погибли все до единого; и те, кто ушел на фронт, и те, кто остались. Повыбило родню ближнюю и дальнюю. Всех повыбило. Мужчин, женщин, погодков и тех, кто младше... А на фронт, кто смог, так все разом и ушли, что по отцовской, то и по материнской - деды, их братья - дядья, включая двоюродных, их сыновья-неженатики...
Неизвестно, кто и как потом писал статистику по "южным псковским", но тех, кто носили родовое звание "вязовские кровушки", включающие в себя длинную цепочку деревень и выселок вдоль реки Великой, ее верховьях, разом набили два эшелона. Так родней тогда и брали, чтобы бок о бок воевали и пристыдили, если кто сплоховал. Погибли в первый же год войны - где?
– неизвестно. Не было еще таких войн, чтобы убивало всех. Стали! Гитлеры пришли... Кто-то говорил, "вязовские кровушки" на псковском рубеже постановили больше не отступать, не приказ такой получили, а сами решили - миром своим. Может быть и так. Война слизнула. Оставшихся добрала оккупация, а последние крохи хрущевские дела. И деревни - вся гирлянда их, многоголосая, затейливая - исчезли бесследно, редко где оставив молчать за себя угловые камни...