Время выбора
Шрифт:
Тир зачерпнул пригоршню снега. Что он говорил и зачем — Тир не знал. Неведомые, забытые слова древнего языка складывались в длинные извилистые фразы, значения которых он не понимал. Окружающий мир подернуло голубоватой дымкой, силуэты его друзей поплыли, исчезая в непроницаемом тумане; перед глазами проносились неведомые письмена... Тир вдруг почувствовал, как пронизывающая все тело холодная боль уходит, исчезает без следа, растворяясь в голубоватом тумане.
«Теперь все, — вновь прозвучал уже знакомый голос седовласого воина. — Хладный огонь Хаоса покинул твое тело; соединившись с водными
«Хладный огонь Хаоса?» — успел удивиться Тир, прежде чем голубой туман успел развеяться и перед ним вновь появились испуганные лица друзей.
— Тир, что случилось? — воскликнул Сконди.
— А что случилось? — казалось, искренне удивился Тир; рука легла на рассеченный наплечник, из-под которого продолжала сочиться кровь. Предплечье и запястье стали вялыми, мышцы одеревенели, однако холодная пульсирующая боль исчезла.
Тир улыбнулся.
— Ничего себе! — не унимался гном. — Он еще спрашивает, что здесь случилось! Ты бы видел себя со стороны. Стоит тут раненый и при этом бормочет какую-то абракадабру. А глаза — точно две безжизненные льдинки!..
— Но ведь прошло же все, — мягко ответил Тир. — Не беспокойся, Сконди, я — в полном порядке.
— Ох уж мне эти колдовские штучки, — заворчал гном, как всегда, когда, по его мнению, попахивало магией. — Помяни мои слова: никогда еще магия не делала никому ничего хорошего.
— Ладно, не ворчи. Лучше скажи мне, что с пленниками.
— Да вон они, — кивнул через плечо гном. — Что с ними станется!
Кристиан уже стоял на ногах, опершись на плечо Грана, который пострадал меньше всего — лишь несколько неглубоких порезов и ссадин на щеке. За их спинами, переминаясь с ноги на ногу, топтался единственный уцелевший во время боя фириец. Лицо его показалось Тиру до боли знакомым...
— Что ж, пойдем, посмотрим нашим пленникам в глаза.
Окружившие противника двойным кольцом, воины Тира расступились, когда их командир приблизился.
— Думаешь, победил? — ухмыльнулся Кристиан; он был безоружный — волшебный Меч так и остался лежать на снегу, однако имперский нобиль держался уверенно, словно бы и не было поражения, словно он и не терял свой драгоценный Меч. — Ты можешь делать со мной все, что тебе вздумается. Но запомни — ты не победил меня, не взял мою жизнь в честном поединке, а значит, я сильнее тебя. Слышишь меня, ты, мерзкий червь?! Сильнее!
— Странно слышать от тебя такие слова, как «честный поединок», — ответил Тир. — Насколько я тебя знаю, слово «честь» никак не соответствует твоей сущности. Скорее такие слова, как «измена», «предательство», «гнусность», — вот это как раз про тебя, любезный мой эр Кристиан.
— Это всего лишь слова, — огрызнулся эриец. — Ничего не значащие слова. Важно лишь то, что я сильнее тебя.
— Ты хочешь поединка? — прищурился Тир. — Хорошо. Ты его получишь. Но прежде мне хотелось бы взглянуть в лицо тому воину, который сейчас так старательно прячется за твоей спиной.
— Увидеть мое лицо? — раздался знакомый еще по Фир-Болгу голос из-за широких спин Кристиана и Грана. — Ведь ты именно этого хочешь, бывший тысячник замка Корн? Что ж, смотри, быть может, тебе станет легче, когда ты увидишь мое
— Значит, я все-таки не ошибся, — утвердительно кивнул Тир. — Доблестный Хогр, десятник воеводы Деамеда, собственной персоной.
— Тысячник, — поправил Тира фириец. — Это для тебя я был десятником, а на самом же деле являлся тысячником особых частей Деамеда. Внутренняя разведка, если тебе угодно знать, — ухмыльнулся Хогр.
— А это теперь и не важно, — равнодушно ответил Тир. — Хоть внутренняя, хоть внешняя... Вместе с твоими подельниками — многоуважаемыми нобилями Кристианом и Граном — ты закрутил такое, что теперь весь запад Тверди платит за это своей собственной кровью. И поэтому у тебя передо мной должок не меньший, чем у Кристиана.
— Тир, ты, по-моему, забыл, что сначала твоего высокого внимания удостоюсь я, — оскалился Кристиан. — И поверь мне, это будет последнее, чего ты удостаивался в своей жизни.
— Хм... Как бы сказал мой давно почивший дядя, — неожиданно встрял Сконди, — тут без кружки не разберешься. Кристиан, помнится мне, как-то предлагал парный поединок? Ну, так сейчас самое время...
— Не парный, а тройной, — вмешался Ле Гуин. — Три на три — по-моему, справедливо.
— Идет, — в один голос ответили имперские нобили вместе с тысячником внутренней разведки Деамеда.
...Небо осветили сразу несколько молний, и причем все — совсем рядом. Все вокруг стало серым, и лишь волшебный Меч в руках Кристиана еще озарял голубоватым светом расчерченный для поединка круг — достаточно широкий, чтобы на нем могли сойтись три пары воинов. По краям круга, выставив перед собой клинки, застыли молчаливые арийские воины.
— Тот, кто выйдет за пределы круга, — проиграл, а единственная награда проигравшему — смерть, — ледяным тоном возвестил Тир. — Таковы правила, и они касаются всех. Даже меня. Всем все ясно? — вопрос был адресован уже арийским бойцам; никто не произнес ни слова, арийцы лишь теснее сбились плечом к плечу.
Круг замыкался. В прямом и переносном смыслах этого слова.
Отступать было некуда, да никто и не собирался. Три на три. Фирийский тысячник, сражающийся за цвета Эриу, успевший полюбить эту страну и нашедший в ней смысл своей жизни; гном Снежных гор, изгнанник, тот, кто доверил свою судьбу человеку, вернее уже не просто какому-то человеку — другу! — и который готов был теперь последовать за ним хоть на край света; воин Высшей Воинской Касты Озерного края, проваливший два чересчур важных задания, лишившийся своей броши, — для него теперь навсегда был закрыт путь домой... Каждый из них за что-то сражался. И каждый верил: правда — на их стороне!
А против них те, из-за которых они столько претерпели, столько пережили. Кристиан, Гран и Хогр — эти трое затеяли игру, на кону которой были людские жизни. Сотни тысяч жизней! Их руки были в крови ни в чем не повинных детей, стариков, женщин — всех тех, кого не пощадила война...
Тир прыгнул первым. Так случилось, что его противником оказался тысячник Деамеда Хогр; Ле Гуин скрестил клинок с Граном, а на долю Сконди выпал сам эр Кристиан, собственной персоной. И холодная сталь вновь, как и прежде, как и всегда, заплясала свой смертоносный танец.