Время жестких мер

Пронин Алексей

– Отлично выглядишь, Евгения, – похвалил Смолин. – Прости, я на минутку. Дела.

– Бывает, – прищурилась Евгения, обозрев его с ног до головы. – Самое время. Послушай, Павел, мы страшно рады тебя видеть, ведь ты не часто нас балуешь визитами, но тебе не приходило в голову, что существует более подходящее время для визитов? Давай поступим так – мы сейчас еще поспим немного – все же неделя выдалась трудная, потом встанем, пошебуршим по хозяйству, а где-нибудь часа в четыре…

– Не приду, – вздохнул Павел, отодвигая пустую чашку. – Пойду я.

– Только без обид, – пробормотал Вадик,

прикрывая пустым блюдцем розовые капсулы. Лишь Всевышнему известно, что он с ними собрался делать.

Телефонный звонок настиг его в тот момент, когда он шагал к машине и гадал, куда бы поехать. Альбина прорезалась. Он снял трубку и сказал пьяным голосом:

– С добрым утром, любимая…

– Живой, – констатировала супруга. – Не стала тебе звонить раньше, боялась разбудить. Как дела, любимый? Ты не был дома целую ночь, в этом нет ничего необычного?

Он буркнул что-то невнятное. Трудно так быстро перестроиться на нужную волну.

– Постой, – насторожилась Альбина, – ты опять закладываешь?

– А это смотря что ты имеешь в виду под словом «закладывать», – нашелся Смолин. – Закладывать можно основы, можно друзей, можно за воротник. Это разные вещи…

– Понятно, – перебила Альбина, – сегодня выходной день, ты решил развеяться. Я понимаю, у тебя такая каторжная работа… Машина цела?

– Машина подо мной, – похвастался Смолин, – ни одной новой дырки.

– Господи, постарайся ехать дворами, ради бога не попадись гаишникам. Ты едешь домой?

– Прости, родная, – решился он внести хоть какую-то ясность. – Произошла несправедливость. Меня отправили по ошибке в другой город. Позвонить не смог, потому что сел телефон, а зарядил я его совсем недавно в забегаловке на Томской дороге – у соседа за столиком оказалась такая же модель и зарядное устройство…

– Вот только не надо сочинять, – не сдержалась Альбина. – Когда ты будешь дома?

– Не скоро. – Он повесил трубку. Стоит ли что-то объяснять?

К дому он подъехал без приключений, всунул машину в закуток между клумбами, побрел к подъезду. В «Вольво» Альбины, стоящем у качелей, наблюдалось шевеление. Он сменил направление, глянул через немытое стекло. Шевелились двое, хотя со стороны могло показаться, что шевелится один, но толстый. Он распахнул дверцу. Двое на заднем сиденье распались. Мгновение назад они упоенно вылизывали друг дружке языки. Альбина и чернявый молокосос с внешностью прирожденного альфонса. Альбина немного смутилась – так, для приличия. Парень густо покраснел, а уши при этом стали голубыми и прозрачными. Видно, у Смолина на лбу было написано: муж. Нельзя сказать, что он сильно расстроился. Но и не обрадовался. Время вспомнить каноническое правило: не повезло с женой – помни, что есть другие женщины; повезло с женой – не забывай, что есть другие мужчины.

– Расслабьтесь, девочки, – пробормотал он. – И как оно, родная, заниматься нравственным воспитанием молодежи?

– Павел, как не стыдно! – нахмурилась Альбина. – Это можно было сделать как-то по-другому!

– Хорошо, – кивнул он, – в следующий раз сделаю по-другому. Скажи своей подружке, чтобы не ерзала, не буду ее бить. Устал я чего-то…

Он побрел по дороге, которая, по его мнению,

вела к дому. Теперь он точно знал, что живет в перевернутом мире, и то, что происходит на улице Бакинских комиссаров, вполне укладывается в рамки «нормального». Он заварил крепкий кофе (чтобы немедленно уснуть), добрел до спальни, задернул шторы, лег в одежде посреди кровати. Через несколько минут возникла Альбина. Он приоткрыл один глаз. По комнате стелился матовый полумрак. Она сняла пиджак, повесила на плечики в шкафу. Вздохнула – несчастная «обманутая» женщина… Промялся матрас, она села где-то рядом. Смолин скосил глаза: Альбина расстегнула заколку, скрученные волосы свалились на плечи во всю эротическую мощь. Она догадывалась, что он не спит, склонилась, поводила носом.

– Странно, но здесь не пахнет спиртным.

– Да и ладно, – пробормотал Смолин.

– Да и правильно, – согласилась Альбина. Расстегнула юбку, сняла блузку, оставшись в чулках и бюстгальтере. Села перед ним на колени.

– Раздевайся.

– Зачем? – лениво удивился Смолин.

– А там посмотрим…

– Ну, ты даешь, – сказала она через несколько минут, когда пришла в себя и сбегала в ванную, – есть еще порох в пороховницах. – Села на него верхом, стала рассматривать. – У тебя такой вид, родной, словно тебя терзают угрызения совести, что приходится кому-то изменять с женой.

– Чушь, – фыркнул он.

– Ты был в Томске?

– Да.

– Но это не похоже на правду.

– Это и не должно быть похоже на правду.

– А это что? – Она наклонилась к нему, глаза заблестели, осмотрела правое плечо, затем левое, провела коготками. Он вздрогнул от боли. – На твоих плечах глубокие царапины, кровь запеклась. Смотри, так можно занести заражение.

Она легла рядом, положила руку на его урчащий от голода живот. Перевернутый мир не собирался вставать на ноги. Они по определению не могли лежать в одной постели. Но они лежали и неплохо себя чувствовали. Но чувство неловкости не проходило.

– Поспим? – предложила она.

– Хорошая мысль, – согласился он. – Сегодня выходной, можно спать весь день. «А говорить нам все равно не о чем», – подумал он.

– А этот тип в машине – у тебя с ним серьезно? – прошептал он. – Ты его любишь?

– Издеваешься? Это Дима-программист с восьмого этажа. Разве можно быть серьезной с таким типом? Так, навеяло что-то… А почему ты вдруг заговорил о любви?

– Я – человек, изучающий законы, – пробормотал он. – В Папуа – Новая Гвинея согласно древнему папуасскому закону, обманутые мужья не только имеют право, но и обязаны обезглавливать любовников своих жен. А перед казнью прелюбодей обязан съесть палец любовницы. То есть твой палец…

– Я законы не изучаю, – не осталась в долгу Альбина, – но знаю, что в Гонконге жена имеет право убить мужа-изменника. Впрочем, сделать это она может только голыми руками, но не думаю, что такое драконовское условие останавливает оскорбленных гонконгских женщин…

Он проснулся к обеду – голый, поверх покрывала. Альбины не было. На столе лежала записка: «Любимый, ты не возражаешь, если я съезжу в меховой салон «Дакота», где вчера случилось новое поступление, и выберу себе новую шубку? Обещают такую суровую зиму…»