Время жить. Пенталогия
Шрифт:
– Вы не верите мне, – с огорчением заключил Реэрн. – Понимаю вас. К сожалению, мне нечем доказать, что я не провокатор.
– Почему, я верю вам. Зачем спецотделу или Службе устраивать со мной такую комедию? Но поверьте и вы мне. Я действительно вышел из ваших рядов. Вышел, потому что потерял самое главное. Я потерял веру в победу и веру в справедливость дела, за которое боролся. И не думайте, что я оправдываюсь, подвожу, так сказать, идеологическую базу под свое отступничество. Я вообще никогда не оправдываюсь, это не в моих правилах. Просто… знаете, иногда хочется поговорить с человеком, который бы тебя понял…
– Я постараюсь понять вас.
– Хорошо. Тогда слушайте. Я много размышлял. У меня, знаете, для этого было достаточно свободного времени. И
– Она только выглядит страшной. На самом деле эта машина давным-давно проржавела насквозь. Экономика полностью развалена, повальная коррупция, постоянный дефицит, нехватка самого необходимого, удушающее господство бюрократии – все это уже стало нетерпимым, завлекает в ряды недовольных миллионы и дюжины миллионов. Даже тех, чьи деды-прадеды как огня боялись всякой политики! Часть из них поддержит нас, когда мы выступим, а остальные и пальцем не пошевелят, чтобы защитить старые порядки. Вы же сами должны видеть: власть растеряна, она сама боится нас, а люди, наоборот, перестают бояться! Нам по силам свалить эту старую машину!
– Наверное, то же самое говорили и триста лет назад, перед Великим Восстанием. А закончилось все атомным ударом по Столице. Тогда погибло пятьдесят миллионов, а сколько погибнет теперь?! Вы так легко призываете народ к восстанию! Я знаю ваши прогнозы, потери должны составить от пяти до десяти миллионов человек. Вы готовы смириться с этим! Что для вас один-два миллиона погибших?! Ради благой цели…
– Если вы не верите в восстание, есть еще и демократы. Недавно мы с ними объединились.
– Эта так называемая легальная оппозиция? Они никогда и ничего не добьются. С системой, проповедующей насилие и опирающейся только на насилие, бороться можно только насилием. Я не верю, что можно что-то изменить с помощью обращений и петиций. Эта система давно отвергла здравый смысл, и апеллировать к нему бесполезно. Но главное даже не это. Чем вы лучше их?! Вы же плоть от плоти все той же системы, у вас культ единомыслия, ваш бог – дисциплина! Вы так же легко бросаетесь чужими жизнями! Что изменится, если у власти окажутся не они, а вы?! Хотя нет, нет, изменится, и еще как! У вас ведь есть идеалы! Вы мечтаете перевоспитать массы, превратить озлобленных, вороватых, трусливых, эгоистичных, невежественных людей в граждан свободного общества будущего, где правят альтруизм, закон и экономическая целесообразность! Какие благие намерения!… И куда они вас заведут?!… Да у вас не хватит ни терпения, ни снисходительности, а слово "гуманизм" наводит на вас скуку! Вы начнете силой подгонять людей под свой идеал, и тогда прольется столько крови, что любой из тиранов древности, даже Тинкоу, на чьей совести Великое Восстание, покажется рядом с вами невинным проказником!
– Но послушайте, подобных радикалов среди нас не так уж и много. Не спорю, это заметное, яростное, крикливое, но тем не менее, меньшинство. Не слушайте этих крикунов, они только порочат наше движение!
– О, нет, меня волнуют как раз не крикуны. А сдержанные, здравомыслящие люди дела… вроде вас. Это они придумали и ввели в практику принцип, что нравственно все, что идет на пользу революции. Чем хуже, тем лучше – так, кажется, звучит ваш девиз? Вы, наверное, слышали о нашей забастовке три года тому назад? Шестой транспортный флот. Мы поднялись, потому что у нас не было больше сил терпеть. И смотреть, как обогащается за наш счет потерявшее всякую меру начальство. Я не был ни одним из руководителей, не был и членом подполья, а только, как вы говорите, сочувствующим. Но это я предложил обратиться к вам за помощью. Нам тогда была необходима огласка, иначе нас просто задушили бы втихую… Ваши товарищи высмеяли наше мещанское желание выторговать себе более пристойные условия жизни. Постыдно думать о собственном благополучии, когда весь народ задыхается
– Жаль, – со странной интонацией произнес Реэрн. – А ведь знаете, мы с вами в некотором роде единомышленники. Мы опасаемся одних и тех же вещей, правда, я, как подпольщик, имею возможность бороться со всем этим злом изнутри. И все же, послушайте меня. Помощь, о которой я вас прошу, нужна не нам. Речь идет о жителях Филлины.
Боорк молчал, поэтому Реэрн после непродолжительной паузы продолжил.
– Прошу вас, не отказывайтесь от работы в корпусе "Н". Мы должны знать, что там происходит, какую судьбу готовят филитам в Службе Безопасности. Может быть, зная эти планы, мы сумеем расстроить их.
– Простите, – глухо сказал Боорк. – Я не способен на такую работу. Я не могу. Я сказал это своему командиру, а теперь говорю и вам. Я, наверно, слишком брезглив, но я не смогу как ни в чем не бывало работать в компании этих… ученых, слушать, как они обсуждают свои планы, может быть, даже самому принимать в них участие… Я не могу… Вам нужны борцы, а я, к сожалению, не борец. Да и какая может быть помощь от предателя и пособника кровавых подонков?
– Да оставьте это, – скривился Реэрн. – Стоит ли постоянно вспоминать какого-то крикуна? Поверьте, я вместе с вами осуждаю этого дурака.
– Я? Осуждаю? – переспросил Боорк. – Да никогда в жизни! Он ведь прав. Я действительно и предатель, и пособник, и подонок. То, что мы делаем на этой планете, – преступление, но у меня нет сил протестовать, да и мой протест ни к чему. Я сам себя осудил и признал виновным. За что – сложно выразить. Но если дело дойдет до того, что меня выкинут и отсюда, я все равно не отступлюсь. Меня согнули, но я выпрямляюсь. И не мешайте мне выпрямиться!
– Хорошо, – вздохнул Реэрн. – Я уважаю ваш выбор и не буду оспаривать ваше решение. Тогда наш разговор окончен, хотя мне и очень жаль, что вы отклонили наше предложение. Теперь давайте выйдем на минуту.
– А это зачем?
– Я же заблокировал следящее устройство. Его нужно снова разблокировать. А чтобы никто не заметил подвоха, надо, чтобы каюта была пустой.
– А не засекут? Ведь все это время мы, получается, совсем выпали из их поля зрения.
– Нет, не засекут. На подобные мелочи обращают внимание, только если вы "под колпаком", то есть, за вами установлена слежка. А это все – так, профилактическое наблюдение. Спецотдел на том всегда и прокалывается, что пытается следить абсолютно за всеми. Поэтому для серьезной работы у него не хватает ни людей, ни времени. Служба намного квалифицированнее и опаснее, но ее, слава Звездам, здесь нет.
– Вы меня убедили, – с подчеркнутой серьезностью сказал Боорк, поднимаясь с места. – Я готов.
– И еще одно, – нехотя сообщил Реэрн. – Я вам, бесспорно, доверяю, но вы можете попасть в переделку. Небольшая мера предосторожности с моей стороны. Я вынужден стереть из вашей памяти наш разговор. Это совершенно безопасно и затронет только вашу короткую или, можно сказать, оперативную память. Все прочие ваши воспоминания останутся в неприкосновенности.
– Да? А я, признаться, был бы не против избавиться от некоторых из них. Я не возражаю. Сам понимаю, что в ближайшее время могу угодить в оборот. Жаль, что я забуду, что, наконец, выложил начистоту все, что наболело, – мне давно это хотелось сделать. Ну да ладно…