Всадники
Шрифт:
А хозяин с порога спросил у Уроза:
– Эта женщина, что там сидит, здесь для того, чтобы тебя обслуживать?
– Да, – согласился Уроз.
– Клянусь Пророком, если бы все путники поступали так, это место превратилось бы в прихожую рая! – воскликнул хозяин.
Подумав секунду, продолжил:
– Хорошая служанка – это лучше, чем все поганые бачи на свете. Помню, когда наше племя освободили, хозяева брали в жены для своих сыновей беззубых старух, лишь бы удержать в доме прислугу.
И старик вернулся к своим друзьям. Там они продолжали молча курить. В глубине
Потом появилась Зирех, легко несущая тяжелый поднос.
– Какая чистая посуда, – вдруг обратил внимание один их хазарейцев.
– И чай такой душистый, – поддакнул другой.
– Она разогрела черствые лепешки, и они опять стали мягкими, – возрадовался третий.
Мокки, сам того не замечая, кивал головой со счастливой улыбкой на лице.
Зирех поставила еду перед Урозом. Но он к ней не прикоснулся. Его тошнило от вида еды. Мокки, несмотря на свой голод, съел всего одну лепешку.
«Он все оставляет шлюхе, – подумал Уроз. – Если я не вмешаюсь, она скоро за мужчину его не будет считать».
Уроз подставил пустую чашку, чтобы Зирех ее наполнила, взглянув на Мокки, распорядился:
– Джехолу надоело ходить шагом. Давай-ка расшевели его, чтобы он ноги немного размял!
– Как… ты хочешь… ты и в самом деле хочешь… чтобы тут, перед всеми? – удивился саис.
Он сказал «перед всеми». Хотя думал только об одной Зирех.
– Ступай, – приказал Уроз.
Мокки бросился к Джехолу, пощипывавшему траву в оседланном виде, взялся за холку и впрыгнул в седло, не касаясь стремян.
И тем, кто смотрел с террасы, показалось, что у них на глазах он мгновенно превратился в другого человека. Куда подевалась неловкость, неуклюжесть этого долговязого парня? Рост, масса и сила, обычно так стеснявшие Мокки, вдруг обрели естественную легкость. Руки, доставлявшие ему столько забот, оттого что казались ему слишком длинными, слишком неуклюжие ладони и слишком тяжелые запястья, слишком толстые ноги вмиг превратили всю его фигуру в нечто достойное уважения. Плечи, избавившись от сутулости, развернулись и стали великолепно широкими, а понурая прежде голова высоко поднялась. Во взгляде, вместо выражения обычной для него детской наивности, появилось новое выражение твердости и воли, а накопленный жизненный опыт вместе с вытекающей из него настороженностью раньше времени наложили на лицо маску возмужалости и взрослости.
Мокки резко натянул удила. Джехол вздыбился во весь рост. И хотя саис не пользовался стременами, корпус его не опустился ни на дюйм – так крепко были зажаты бока жеребца сильными и твердыми, как тиски, бедрами и коленями. Голова всадника и коня оказались на одном уровне, и горный ветер одинаково развевал концы чалмы и гриву жеребца. Три старика-хазарейца на террасе застыли с раскрытыми ртами. Ведь они-то имели дело лишь с жалкими мулами да ослами. Им казалось, что этот человек и этот конь превратились в одно целое, в одно удивительное существо.
Мокки удерживал Джехола в вертикальном положении, пока тот не начал терять равновесие. Передние ноги его с силой били по воздуху. Колени задних ног дрожали все сильнее и сильнее. Саис все еще не позволял коню встать на четыре ноги. Казалось,
Внезапно он отпустил поводья, расслабил колени и погнал жеребца вперед.
Одним броском Джехол кинулся в галоп. Но лужок был слишком мал, вернее, слишком узок для такого аллюра. Еще несколько секунд, еще пару прыжков, и конь на полном ходу влетит в чайхану. Старики в страхе закрыли лица руками. Зирех, откинувшись назад, с широко раскрытыми глазами, с остановившимся взором, со ртом, открытым от внутреннего немого крика, повторяла про себя: «Сейчас разобьется… сейчас разобьется».
Уроз не разделял этих опасений. Он знал, что сейчас сделает саис. И действительно, в последний момент, у самой стены, Мокки откинулся всем телом на бок Джехола и коленом, грудью и рукой заставил его отклониться вбок и вплотную к фасаду пролететь вдоль чайханы. От топота копыт терраса задрожала. А Мокки уже делал другой поворот, направлял коня на луг, снова пускал его в галоп.
Уроз уже не сидел, откинувшись к стене. Наклонившись вперед, он видел сквозь рваную рубаху саиса, как дышит его грудь, широкая, выпуклая от великолепных мускулов. И ему казалось, что он сам находится там, внутри этой груди – настолько точно он предугадывал, понимал и разделял каждое движение Мокки. В эти минуты саис был для Уроза таким же человеком, как и он сам: всадником.
И тут он услышал, как чей-то голос рядом шепотом произнес:
– На своем коне он похож на принца.
Уроз повернулся, увидел Зирех и пришел в себя. Этот восхищенный голос, это сияющее лицо… Он добился большего, чем ожидал. Эта скрытная девка уже не владела собой. Теперь она никогда не забудет Мокки на Джехоле. «На своем коне», – сказала она. «На своем коне»…
Уроз подал саису знак спешиться. Мокки слез с коня. И опять стал выросшим из чапана юнцом.
– Мы уходим, – поставил Уроз в известность хозяина чайханы.
– К вечеру ты доберешься до хорошего караван-сарая, – пообещал тот. – И уж там сможешь отдохнуть как следует.
Уроз спросил счет.
– Счета не будет, – отвечал старый хазареец. – Я тебе много больше должен за все, что ты нам показал.
Уроз стал было настаивать. Старик тихо промолвил:
– Оставь бедняку его единственное богатство.
Когда путники, Мокки впереди, Уроз на Джехоле посередине и Зирех позади вышли на дорогу в Бамиан, хозяин чайханы вернулся к своему наргиле и затянулся дымом. Друзья его ждали каждый своей очереди. Бывшие рабы молча смотрели, как серый дымок поднимается по трубке через воду и улетает через сухие ветки навеса.