Все, чего ты желаешь

Миллер Кирстен

— Лживые ублюдки! — прорычал Йейн. — Газетенка выдала информацию на сутки раньше!

Он умчался в спальню и через минуту вернулся в пальто и ботинках.

— Что случилось? — удивилась Френсис.

— Я должен добраться до Падмы раньше, чем «ОУ», — объяснил Йейн. — Она не должна была покидать Нью-Йорк до завтрашнего дня.

— Нет! — воскликнула Хейвен. — Они и тебя будут искать!

— Вот почему я должен поторопиться. — Йейн поцеловал ее в лоб. — Не беспокойся обо мне.

— Йейн! — крикнула Хейвен ему вслед. — Будь осторожен!

Но

он уже не слышал ее.

Йейн не вернулся к тому времени, когда Хейвен нужно было уходить. Она попыталась позвонить ему, но его мобильник отозвался из спальни. Хейвен приняла душ, оделась и стала ждать звонка. В девять тридцать проснулась Леа. В это время Хейвен еще сидела на неприбранной кровати, и у нее на пальце сверкал подаренный Йейном перстень. Она не спускала глаз со стекляшки, оправленной в золото, и молилась о том, чтобы подарок любимого принес ей удачу.

— Ты можешь воспользоваться машиной Френсис, — заметила Леа. — Тебе нельзя опаздывать.

— Я правильно поступаю? — спросила Хейвен у подруги.

Рыжеволосая девушка покачала головой.

— Не знаю. Но я в тебя верю.

Хейвен протянула Лее мобильник Йейна.

— Вдруг Йейн позвонит в мое отсутствие?

— Почему ты сама не хочешь его взять?

— Что, если Йейну понадобится помощь, а я буду в другом месте? Позаботься о нем, пожалуйста.

— А ты справишься сама? — спросила Леа.

— Поживем — увидим.

Хейвен затормозила рядом с высокими готическими воротами кладбища Гринвуд. За потемневшими от времени известняковыми шпилями ворот лежал другой мир. Безмолвный, неподвижный и абсолютно белый. На улицах снег давно превратился в слякоть, а за оградой кладбища даже не начал таять. Расчистили только пару дорожек, и они вились между могилами, словно черные ленты. Это зрелище заставило Хейвен вспомнить день, когда хоронили мать Бью. Она держала Бью за руку. И они стояли на краю могилы, вырытой в мерзлой земле. Тогда она поклялась, что будет защищать его, подбадривать и любить несмотря ни на что. Но теперь она снова его подвела.

Хейвен взглянула на наручные часы. До десяти оставалось совсем немного. Она была одна, не считая сторожа в будке у ворот, который прихлебывал кофе из картонного стаканчика. Минуты текли, и Хейвен начала волноваться. Где же Адам? Неужели утренние события задержали его?

— Вы кого-то ждете? Не хотите зайти? — осведомился сторож, приоткрыв дверь.

— У меня здесь назначена встреча с другом, — произнесла Хейвен.

— Вы говорите о высоком молодом человеке в темном пальто?

— Да, — ответила Хейвен.

— Он уже здесь. Кроме двух дам, сегодня — он наш единственный посетитель.

— Вы не видели, куда он направился?

— Вверх по пригорку и налево, — пояснил сторож.

— Спасибо, — поблагодарила его Хейвен.

Нью-Йорк остался за оградой, тишина окружила девушку со всех сторон. Холодный ветер дул в спину и подталкивал ее вперед по тропинке. В какую бы сторону она ни взглянула, она видела каменных

ангелов, которые будто отворачивались от нее. Добравшись до вершины холма, поросшего деревьями, Хейвен вздохнула. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой бесприютной.

Тропа спускалась по противоположному склону к озеру. У самого подножия Хейвен заметила дверь — вход в склеп, выбитый в скальной породе. Дверь была отделана белоснежным мрамором с резьбой в старинном стиле. По обе стороны возвышались две статуи — мужчина и женщина. Хейвен догадалась, что их изваял Маттео Сальвадоре. Обе скульптуры были в плащах с капюшонами, отбрасывающими густую тень на их лица. Большинство посетителей приняли бы статуи за персонификации скорби, но в каменных глазах застыло не горе, а гордыня. Они возвышались на кладбище, чтобы править им.

На скамье возле пруда сидел человек в черном.

— Тут красиво, — вымолвила Хейвен.

Она пожалела о том, что не может схватить Адама, засунуть его голову под воду и заставить его мучиться так, как Пьеро.

Адам не шелохнулся.

— Да, — сказал он. — И спокойно. Я никогда не понимал, почему некоторые из вас предпочитают возвращаться сюда. Будь у меня выбор, я бы навсегда остался в царстве мертвых.

— Почему ты не дождался меня у ворот? — осведомилась Хейвен.

— Я надеялся на то, что ты не придешь.

— Почему же?

— Наверняка ты смотрела новости, — произнес Адам.

— Да.

— Ты должна понимать, что Общество «Уроборос» ни за что не уцелеет. Мне нечего тебе предложить. Но я хочу, чтобы ты знала — я пытался. Я стремился дать тебе именно то, что тебе не мог предложить никто другой. Мир объединился против меня. Я хотел измениться, но, увы…

— Адам…

Он поднялся и вытащил из кармана золотой ключ.

— Раз уж ты проделала такой путь, не желаешь ли заглянуть внутрь склепа? Это подлинный шедевр.

Адам побрел по снегу ко входу в усыпальницу. Дверь представляла собой мраморную плиту толщиной более двенадцати дюймов. Однако стоило Адаму толкнуть ее — и она открылась легко, словно ее сделали из пенопласта.

Первое помещение за дверью было небольшим, со сводчатым потолком. В центре фурчал фонтан. Вода выливалась из клюва блестящей синей птицы, вылепленной из глины. В воздухе висела тончайшая водяная дымка. Стены оказались расписаны фресками, изображавшими сад с цветущими плодовыми деревьями и порхающими бабочками.

— Замечательно, — холодно отметила Хейвен.

— Это еще не все, — заявил Адам, снял с крюка газовый фонарь, зажег его и распахнул другую дверь.

Хейвен переступила порог и очутилась в просторном зале с семью дверями. Пол украшала искусная мозаика из крошечных осколков стекла и драгоценных камней. Хейвен увидела бога на золотой колеснице, запряженной двумя черными конями. Он удерживал пытающуюся вырваться девушку. Посреди поля чернела дыра, и кони неслись к этому провалу, чтобы поскорее вернуться во мрак. Хейвен хорошо знала и мифологический сюжет, и мозаику.