Все его жены
Шрифт:
– Что она сказала? – Сердце колотится, ногти оказываются у рта, и зубы сами начинают их отчаянно грызть.
На том конце провода повисает пауза.
– Я сказал ей, что для меня очень важна эта поездка. Ты права. Я не могу забирать твое время. Это несправедливо.
Я должна быть хорошей, исполнять роль примерной жены, но слова срываются с губ прежде, чем я успеваю их остановить:
– Мне не нужна благотворительность. Я хочу, чтобы ты хотел поехать со мной.
– Я хочу. Я стараюсь как могу, детка.
– Сет, не называй меня так.
Долгая пауза, потом вздох.
– Хорошо. Что ты хочешь услышать?
В груди закипает раздражение.
Что
– Я не хочу ругаться, – говорит он. – Просто позвонил сказать тебе, что работаю над нашей проблемой. И что я тебя люблю.
Интересно, он сделал из меня злодейку, сказал ей, что я устроила скандал? Хотя какое мне вообще дело до того, что думает Ханна? Но мне важно, что думает Ханна, хоть она и не знает, кто я такая. Но она ведь знает, разве нет? – рассуждаю я. – Просто она, черт побери, сама не в курсе, что знает.
– Я сказал ей, что это очень важно, – повторяет он.
Это действительно похоже на Сета. Он никогда не хочет быть злодеем. Он хочет угождать, и чтобы угождали ему. И любовью со мной он занимается всегда одинаково – нежное благоговение сменяется жесткой хваткой. И это длится, пока я не начинаю кричать, как порнозвезда.
Внезапно его голос меняется, и я сильнее прижимаю телефон к уху.
– Не знаю, хочешь ли ты еще меня видеть… В четверг…
Я пытаюсь абстрагироваться от вины за свое жесткое поведение и осознать собственные чувства. Хочу ли я его видеть? Готова ли? Я могла бы прямо рассказать ему, что сделала, и потребовать объяснений. Но вдруг он будет все отрицать? И тогда я больше никогда не поговорю с Ханной. Он расскажет ей, кто я такая, и она будет чувствовать себя преданной. Вполне вероятно, что я полностью выведу ситуацию из равновесия и буду выглядеть жалкой идиоткой.
– Можешь приехать, – мягко отвечаю я. Потому что если он не приедет ко мне, то отправится к одной из них. Возможно, я зла, но соревнование продолжается.
– Договорились, – коротко отвечает он.
После лаконичного люблю тебя от Сета разговор заканчивается. И я знаю, он говорит совершенно искренне. Но не отвечаю тем же. Я хочу заставить его помучиться. Он должен уяснить: в браке не бывает лжи, которая облегчила бы правду. И неважно, сколько у тебя жен. Но все же…
Я не знаю, что делать. Чувствую, что с каждым днем кисну все сильнее, как свернувшееся молоко, оставленное на жаре. Наступает четверг, и в качестве протеста я решаю не готовить ужин. Не буду стоять ради него у плиты, делать вид, что все в порядке. Это не так. Не делаю прическу, не надеваю сексуальное платье. В последнюю минуту наношу на шею и запястья немного духов. Это для меня, – думаю я, – не для него. Когда Сет заходит в квартиру, я сижу на диване в спортивных штанах, завязав волосы в узел на затылке, ем лапшу и смотрю телевизор. Он замирает у входа в гостиную, изумленно меня рассматривает. У меня изо рта торчит лапша.
– Привет, – говорит он. На нем кардиган с закатанными до локтей рукавами и светло-голубая футболка с треугольным вырезом. Руки спрятаны в карманы джинсов, словно он не знает, что с ними делать. Вид застенчивый. Какая прелесть!
Обычно к этому моменту я уже вскакиваю на ноги и спешу оказаться в его объятиях, с облегчением, что могу наконец к нему прикоснуться. На этот же раз я остаюсь на месте, а в знак приветствия лишь слегка приподнимаю брови и убираю пищу в рот. Лапша при этом хлопает меня по щеке, и в глаз попадают брызги соленого куриного бульона.
Я наблюдаю, как он неспешно заходит в гостиную и садится напротив меня. Садится на один из стульев с цветочным орнаментом, которые мы выбирали вместе – темно-зеленые, с кремовыми гардениями.
– Словно они колышутся на ветру, – сказал он тогда, впервые увидев их в магазине. Такое его описание стало весомым фактором при выборе.
– В кладовке есть лапша быстрого приготовления, – бодро сообщаю я. – Куриная и говяжья.
Дожидаюсь изумленной реакции, но ее нет. Это первый четверг за все время нашего брака, когда я не приготовила нормальной еды.
Он кивает, сложив руки на коленях. Я изумляюсь перемене. Внезапно начинает казаться, что он, в отличие от меня, здесь чужой. Он утратил власть, и мне это отчасти нравится. Поднимаю ко рту миску с бульоном, допиваю его и чмокаю губами. Вкуснотища! Я и забыла, как люблю лапшу. Господи, как же мне одиноко!
– Итак, – говорю я, пытаясь спровоцировать Сета высказать мне то, что он сдерживает. Судя по напряженному лицу, невысказанные фразы душат его изнутри. Я не понимаю, как вообще могла подумать, что этот человек поднял руку на женщину. Изучаю его лицо, слабый подбородок и слишком красивый нос. Удивительно, как обида меняет восприятие. Раньше его подбородок не казался мне слабым, а нос – слишком красивым. Мужчина, чье лицо я всегда любила и нежно держала в ладонях, внезапно начинает восприниматься жалким и слабым, преображается из-за моего стремительно изменившегося восприятия.
Я щелкаю каналы, толком не всматриваясь в происходящее на экране. На Сета смотреть не хочу – боюсь, в моих глазах он увидит все то ужасное, что я чувствую.
– Я думал, что справлюсь хорошо, – говорит он.
Я бегло бросаю на него взгляд и продолжаю смотреть на экран.
– Справишься с чем?
– Смогу любить нескольких женщин.
С моих губ срывается резкий, некрасивый смешок.
Сет бросает на меня огорченный взгляд, и я чувствую резкий укол вины.
– Кто вообще может с этим справиться? – спрашиваю я, покачивая головой. – Господи, Сет. Жить в браке с одним человеком – уже непросто. В одном ты прав. – Я опускаю пульт и внимательно смотрю на него. – Я расстроена. Я чувствую, что меня предали… Ревную. Тебе родит ребенка другая женщина, а не я.
Я высказала о ситуации практически все, что думаю. И сразу хочу взять слова обратно, проглотить их. Моя речь прозвучала так измученно. Я стараюсь не показывать Сету эту сторону. Мужчины предпочитают мурлыканье самоуверенных, надежных женщин – вот как написано в книгах. Именно так Сет говорил обо мне в первые месяцы отношений: «Мне нравится, что ты ничего не боишься. Тебе плевать, кто еще находится в комнате…» Но теперь все изменилось, верно? В комнате находятся две другие женщины, и я замечаю их каждый день, каждую минуту. Я оглядываю свою маленькую гостиную, цепляясь взглядом за безделушки, которые мы с Сетом выбирали вместе. Пейзаж английского побережья, выброшенная на берег чаша из дерева, которую мы нашли в Порт Таунсенде в первый год брака, стопка книг на журнальном столике, которые я так и не прочитала. Все эти предметы составляют нашу жизнь, но ни один из них не способен наполнить ее воспоминаниями или воплотить наше единство, как мог бы ребенок. Внезапно мне становится очень плохо. Наше совместное существование поверхностно. Если не ради детей, то ради чего? Секса? Общения? Что может быть важнее рождения на свет новой жизни? Я невольно кладу руку себе на живот. Навсегда пустой.