Все и ничто
Шрифт:
— Знаю, об этом я и говорю. Почему я вернулась? Почему не осталась приглядывать за детьми? Я плохая мать?
Он увидел свет в конце туннеля. Вот что ее волновало.
— Почему работа делает плохой матерью тебя, а не миллионы других женщин?
— Может, они тоже плохие матери.
— Ну да, как и все те женщины, которые остаются дома и молча сходят с ума или обижаются на весь мир. Полагаю, ты выяснишь, что плохие матери есть везде, равно как и хорошие.
— Но… — Рут рисовала узоры на столе каплей пролитого красного вина.
— Для того чтобы быть хорошей матерью, мало остаться дома и печь печенье, Рут.
Она взглянула на него заблестевшими глазами:
— Объясни, что ты этим хочешь сказать. Потому что все мои идеи иссякли.
Агате
Она остановилась на меню из бутербродов с яйцом и ветчиной, бисквитов, колбасок на палочках, шоколадном печенье и, разумеется, роскошном торте со свечами. Все будет приготовлено дома. Она никак не могла решить, положить ли немного апельсинов в бисквиты или сделать воздушные лимонные печенья, которые так любит Бетти. Но ведь это день рождения Хэла, и разве не обязательно печь к этому дню для детей шоколадный торт? Она пыталась придумать идеальную глазурь, потому что масляный или ванильный крем — это так скучно.
Угощение было всего лишь небольшой частью праздника. Ей хотелось придумать тему, но это было затруднительно, поскольку Хэла интересовали только его пластмассовый дом и игрушечная железная дорога. Каждый мальчик его возраста обожает паровозики, так что детям понравится такая тема праздника. Она мечтала, что поразит всех гостей, и Рут захочет никогда с ней не расставаться, а дети будут любить ее вечно. Но она еще не продумала все детали.
Она уже несколько дней пыталась получить у Рут список гостей, но та все время была слишком занята, хотя оставалось всего двенадцать дней, а людей, конечно, следует приглашать заранее. Не беспокойтесь насчет приглашений, сказала Рут, я просто всем позвоню. Это рассердило Агату, ведь она три вечера корпела в своей комнате над двадцатью приглашениями, которые сверкали и переливались, как настоящие предметы искусства. Все же, как вы думаете, сколько народу придет, допытывалась Агата. Рут хмурилась, как всегда, когда пыталась что-то вспомнить, сморщив лоб и сдвинув брови. От этого она становилась почти безобразной. Агата как-то работала в одной крупной медицинской школе в центральном Лондоне, в темном подвале, где ей приходилось по восемь часов ежедневно разбирать бумаги. Для каждой буквы был свой ряд, а в каждом ряду по нескольку подносов. Агата начала работать прилежно, но под конец принялась рассовывать бумаги куда попало, думая о создаваемой ею чехарде, которую наверняка никто никогда не приведет в порядок. Когда она сейчас стояла и разговаривала с Рут, она вспомнила этот подвал.
— Господи, — сказала Рут. Агата заметила, что так та начинала почти все свои фразы, как бы обращаясь к Всевышнему за помощью. — Значит, Тоби, поскольку он крестный отец Хэла. Еще, думаю, я позову Сэлли.
Кстати, это также хороший повод пригласить друзей, у которых есть дети, потому что мы никогда не устраиваем вечеринки, а таким образом убьем примерно пять зайцев одним выстрелом. И конечно, я позвоню своим родителям; родители Кристиана уехали, так что о них не беспокойтесь. Я напишу для вас список, но полагаю, в результате
Ничего удивительного в том, что список так и не материализовался. Но Агата решила, что следует рассчитывать скорее на большее, чем на меньшее число гостей, и добавила к бутербродам копченую семгу. Среди ночи ее разбудила мысль, что, возможно, следует купить вина, но, когда она упомянула об этом, Рут сказала, что тут позаботится Кристиан. Был еще один сложный вопрос, с которым ей было неловко обратиться к Рут: нельзя ли пригласить на праздник маленького мальчика из группы, куда она водит Хэла, потому что, похоже, они подружились? Конечно, сказала Рут, выбегая из двери, чем больше, тем веселее.
Детская группа собиралась по вторникам в продуваемом сквозняками церковном подвале, через дорогу от парка и школы, куда Агата водила Бетти. Агата заметила, что работу с детьми часто загоняют под землю, чтобы не было видно. Часто это помещения без естественного света и без отопления, зато иногда с неприятным запахом. Проводят мероприятия главным образом унылого вида дамы, которые постоянно что-то выпрашивают у людей, приводящих своих детей, — либо деньги, либо одолжения. Кто-то должен заниматься с детьми искусством, и до настоящего времени Агата занималась этим трижды. Она все еще считала, что наиболее успешной была ее первая группа. Она несколько недель собирала коробки из-под яиц и разрезала их пополам, так что они напоминали гусениц. Еще она купила ежики для чистки труб и из остатков шерсти смастерила маленькие помпоны, а в подвале дети работали с клеем и краской. Все ее поздравляли, а одна женщина даже записала номер ее телефона на случай, если она захочет сменить работу.
Это была та самая женщина, которую Агата подслушала, когда они сидели кружком и ждали, когда можно будет запереть дверь после окончания занятий.
— Эти песни на меня потрясающе действуют, душа с телом расстается, — сказала она. — Как будто я плыву одна и думаю, что это я делаю, прыгая по комнате и представляя себе, что поднимаюсь на холм. Когда-то я спасала людские жизни на операционном столе, а теперь распеваю над больными кроликами.
Ее подруга рассмеялась:
— Не стоит слишком много об этом думать, а то умом тронешься. Надо помнить, что вскоре все закончится.
— Если не родишь следующего.
— Верно, но тогда у тебя уже крыша поехала.
— А ты что, хочешь, чтобы Барни был единственным ребенком?
— Вообще-то тут такой вариант: или Барни останется единственным ребенком, или он лишится матери, которая закончит свои дни в дурке.
И тут они обе рассмеялись, как будто она сказала что-то очень смешное, но Агата ни на мгновение не могла понять, что в этих словах забавного. Она прижала худенькое тельце Хэла покрепче к себе и пригладила светлые волосенки, наслаждаясь детским запахом. Она не могла понять, как могут найтись люди, не восхищающиеся этим чудом, не жаждущие подарить ребенку всю свою любовь. Агате хотелось плакать, когда она оглядывалась и видела всех этих замечательных детей с недостойными матерями. Ей представлялись Барни и его друзья, застывшие перед экранами телевизоров, питающиеся готовой пиццей и обходящиеся без материнских поцелуев, в то время как их матери сидят на кухне, пьют вино, жалуются на жизнь и рассказывают, как они все это ненавидят. Она поняла, что Рут тоже одна из этих женщин, так что, возможно, ее работа — благо для ребенка.
Странно, но иногда, когда телефон звонит, ты с удивительной уверенностью можешь сказать, кто это, еще до того, как снимешь трубку. Люди, которых Кристиан ненавидел, претендовали на психические способности в этой области. Сам Кристиан такими способностями не обладал, но, тем не менее, понял, что это Сара, как только его вибрирующий телефон, лежащий экраном вниз на письменном столе, начал подавать признаки жизни. В этот момент у него еще был выбор: он мог проигнорировать звонок. Она не оставит послание и, возможно, никогда больше не позвонит. Но рука дернулась, и он ответил.