Все и ничто
Шрифт:
— Так что ты о ней думаешь? — спросила она.
— Нормально, а ты?
— Я думаю, что она блеск, ее поручительница захлебывалась от восторга.
— Верно.
Кристиан сел за длинный деревянный кухонный стол, который явно был создан для большего по величине и более роскошного дома, отчего их кухня выглядела так же глупо, как старая женщина в мини-юбке. Рут купила его на ярмарке антиквариата в Суссексе. Они бродили по большому полю, где бельгийцы продавали всяческое старье, которое у себя в стране сожгли бы, а здесь оно уходило за сотни фунтов. Он помнил строителей-поляков, которые смеялись над Рут, когда во время ремонта дома пропали куда-то два настенных светильника и она спросила прораба, не могли ли их украсть. Для нас, заявил он, воздев руки вверх, это гроши. Кристиан чувствовал, как его ненавидят все эти люди. Вернее, не столько
— Как полагаешь, стоит ее нанять?
Кристиан попытался задуматься: нанять или не нанять? Их последняя няня казалась великолепной, пока в один прекрасный день не сбежала, практически не попрощавшись. Он даже не мог себе четко представить новую девушку, но он запомнил, что ей удалось заставить Бетти прекратить вой.
— Вроде годится. У нас большой выбор?
Рут выглядела уставшей.
— Нет, но разве это повод нанимать кого попало присматривать за детьми?
— Слушай, найми ее. Если не сложится, мы передумаем. — Он положил ладонь на ее руку и почувствовал вспышку возбуждения от прикосновения к ее коже. У нее иногда получалось так на него воздействовать.
Она заправила волосы за уши.
— Хороший план, Бэтмен. — Обычно она говорила это Хэлу — и все желание сразу же покинуло его.
Комната Агаты в доме Дональдсонов была такой замечательной, что ей захотелось заплакать. Она располагалась на самом верху, и Агата ощущала себя как в коконе, отделенной от всех людей и мира. Стены были бледно-голубого цвета, который, как она где-то прочитала, назывался цветом утиного яйца и представлялся ей любимым цветом настоящих американских матерей. У дальней стены стояла большая белая деревянная кровать с красивыми пухлыми подушками, которые, когда засыпаешь, создавали впечатление, будто летишь в облаках. За дверцей, которую она сначала приняла за шкаф, скрывалась собственная маленькая ванная комната, и Рут была так добра, что поставила туда дорогие с виду лосьоны и гели. Но лучше всего были окна с обеих сторон комнаты, откуда она не могла видеть улицу, но зато могла сколько угодно смотреть на небо и представлять себе, будто находится в самых разных странах и ситуациях. Это была комната, о какой Агата мечтала, но в какой никогда не надеялась жить.
Казалось, Рут и Кристиан старались обеспечить ее всем, что может понадобиться, и были глубоко признательны за ее согласие на работу, хотя все должно бы быть наоборот. Она улыбалась и смеялась все выходные, но никак не могла дождаться утра понедельника, когда они уйдут и она останется одна. У нее были планы относительно дома и детей. Сначала она разберется с домом и наведет порядок, затем заставит Бетти не орать постоянно и, наконец, научит Хэла есть. Жизнь проста, если твои цели четко определены.
Дом оказался грязнее, чем она себе представляла. Уборщица, которая приходила к Дональдсонам, надувала их, потому что везде обнаруживались места, которых не касались годами. Под диванами и кроватями образовались настоящие кладбища пропавших вещей, и Агате было трудно поверить, что когда-то они кому-то были нужны. Холодильник внутри был липким и мерзким, а плесень в сушке вполне могла привести к пожару. Все окна были грязными, а рамы выглядели черными и прогнившими, хотя на самом деле вполне достаточно было протереть их мокрой тряпкой. Хлебница полна крошек и заплесневелых булочек, а морозильник настолько забит пустыми коробками и давно забытыми полуфабрикатами, что, казалось, его вообще не использовали по назначению. На дне корзины для грязного белья обнаружились вещи, от которых уже воняло плесенью. Агата решила, что Рут забывала про них всего лишь потому, что они требовали ручной стирки. Полки и буфеты были липкими от пролитого варенья и меда, а из духовки, когда ее включаешь, шел дым из-за жира, который скопился на стенках за долгие годы. Агата никогда, ни за что не позволит, чтобы ее будущий дом выглядел таким образом. Она не станет покидать его каждый день, как делает Рут. И она никогда не будет доверять незнакомым людям.
— Ну как новая нянька? — спросила Сэлли, ее редактор, как только Рут вошла в офис в понедельник, и она могла вполне правдиво ответить: «Вроде замечательная».
Изначально так и казалось, и даже сейчас, через неделю после того, как Агата
Рут ушла с работы, когда родилась Бетти, но протянула всего год, и воспоминания об этом времени до сих пор терзали ее память. Рут всегда считала, что может со всем справиться, все держать под контролем. Она гордилась тем, что умела строить свою жизнь, вести ее намеченным курсом, без колебаний, никогда не боясь попробовать что-то новое и даже потерпеть неудачу. Но Бетти все изменила.
Она начинала с таким подъемом, с большими надеждами и ожиданиями. У нее всегда на столе будут свежие цветы, она сама будет печь хлеб и пироги, читать Бетти каждый день, водить на длинные прогулки в парк, учить звукам, которые издают животные, и покрывать ее поцелуями. Сначала это было вроде самого лучшего подбадривающего средства, какое ей когда-либо приходилось принимать, чистая эйфория следовала за ней повсюду. Это напоминало ощущение, которое она испытывала, лежа на горячем пляже и чувствуя, как солнце проникает в тело, добираясь до каждой клеточки. Разумеется, прежде чем разорвался озоновый слой и солнце стало канцерогенным.
Тепло, однако, сочилось изнутри, из того, чего она добилась. Существует момент, сразу после родов, когда ты уже прошла через грязь, кровь, блевотину, ощущение, что тебя разрывает на части и выворачивает наизнанку, и неподдельный ужас, когда ты осознаешь, что, как в смерти, никто другой это за тебя не сделает. И этот момент — настоящий рай. Блаженство. Духовное, но одновременно и земное. Ты знаешь свое место и смиряешься с ним, возможно, впервые в своей жизни. Ты такая же, как другие женщины, и ты заметно отделена от мужчин. И это ощущение длится долго, иногда месяцами.
Но эффект притупляется, как от любого лекарства, и это застало Рут врасплох. Она точно помнила то мгновение. Она в кухне резала морковку, размышляя, нельзя ли сэкономить часть ужина для ленча Бетти на следующий день, когда вдруг в мозгу произошел какой-то сдвиг. Она почувствовала это физически, как будто там что-то встряхнулось. Только что она резала морковку, как вдруг ее руки отделились от тела. Она смотрела, как они выполняют привычную работу, что-то режут, и не чувствовала их. Она попробовала занять их чем-то другим, налила в кастрюлю воды, но ощущение оставалось тем же. Она испугалась, что потеряет сознание, и бросилась к Кристиану, который смотрел футбол по телевизору и никак не мог уразуметь, что такое она ему говорит. Почему бы тебе не лечь спать, посоветовал он, ты ведь наверняка недосыпаешь, столько раз приходится ночью вскакивать. Я приготовлю ужин, принесу его тебе наверх на подносе.
Но сон не помог. На следующее утро она проснулась вся в поту, сердце колотилось. Когда она села в постели, голова закружилась, а когда пошла в ванную комнату, спальня сильно накренилась. Рут умоляла Кристиана остаться дома, потому что она, скорее всего, заболела, но он посмотрел на нее как на сумасшедшую и спросил, не забыла ли она, случайно, что именно сегодня вечером начинается его новое шоу.
Рут взяла себя в руки, потому что, когда есть дети, принимаются в расчет только их болезни, остальное вызывает презрение, но мир все равно оставался искаженным. С этого дня все, что она еще вчера делала легко и непринужденно, стало таким же трудным, как выбраться из теплой постели от нового любовника в холодный зимний день. Она начала кормить Бетти из банок, Кристиан часто оставался без ужина, уборка в доме не производилась неделями. Она возненавидела парк ничуть не меньше, чем когда-то ненавидела летать во сне, и ее невозможно было заставить сделать это снова. Даже женщины, с которыми она почти подружилась, стали казаться ей чужими, язык, на котором они разговаривали, раздражал ее и казался бессмысленным. Она никогда не сможет достичь их уровня компетентности. Ни один день не проходил легко, страх теперь ограничивал каждый момент ее жизни.