Все и побыстрее
Шрифт:
— Прямо сейчас? Ты хочешь, чтобы я сняла пеньюар?
— Да, и рубашку тоже.
— Может, ты лучше разденешь меня в постели?
— Я приказываю тебе снять все. — В его голосе не было ни капли нежности.
Кристал медленно развязала ленточки, и пеньюар снежным облаком упал к ее ногам.
— Быстрее, — закричал он. Голос Гидеона был хриплым.
Пальцы Кристал дрожали: она никак не могла развязать бант на рубашке.
— Быстрее снимай рубашку, Кристал! — снова закричал Гидеон.
Кристал дернула бант и спустила рубашку, обнажив маленькие крепкие груди, красивый изгиб бедер и светлый треугольник пушистых волос.
Кристал сознавала силу своего
«Хватит трусить», — приказала она себе и сделала шаг к кровати.
И здесь, на этой большой гостиничной кровати, началась ее пытка. Гидеон не целовал ее, не ласкал ей грудь. Спустив пижамные брюки, он навалился на Кристал всей тяжестью своего тела и вошел в нее, совсем сухую. Разорвав то, что служило неоспоримым доказательством ее девственности, он погрузился еще глубже. Кристал закричала. Боль была нестерпимой. Так она кричала от боли только в десять лет, когда, катаясь на роликовых коньках, упала и расшибла себе локти и колени.
— Гидеон, ты делаешь мне больно, — взмолилась она.
Он даже не отреагировал на ее жалобу. Мускульная машина продолжала работать, всем своим весом вдавливая Кристал в жесткие пружины. Хриплое дыхание Гидеона сопровождалось громким скрипом кровати и завываниями Кристал, которые напоминали звук полицейской сирены. Ее пот смешался с потом Гидеона, и вся она была окутана парами тяжелого винного перегара.
Спустя пятнадцать минут, показавшихся Кристал вечностью, Гидеон испустил крик, который можно было услышать в соседних номерах, дернулся, снова закричал и упал на нее всей тяжестью своего тела.
Вся постель была в пятнах крови. Кристал поднялась и, пошатываясь, побрела в ванную. Внутри ее все болело.
— Моя бедная маленькая девочка, — прошептал Гидеон, поддерживая ее. Он усадил Кристал на обшитый бархатом табурет, смочил полотенце и вытер ей между ног. Налив в стакан воды, он дал ей две таблетки аспирина. Его голос и руки были нежными.
Однако минуту спустя он снова навалился на нее, насилуя долго и жестоко.
В течение пяти дней пассажиры парохода наблюдали такую картину: пожилой, беспредельно влюбленный в свою красавицу-жену мужчина волчком носился по палубе, доставляя в номер бульон, крепкий чай, чтобы подкрепить ее, и дорогие подарки, чтобы ее умаслить. При виде молодой красивой женщины, благодарно улыбающейся своему мужу, все пассажиры, включая и команду, тоже улыбались. Все они были свидетелями дневной, блестящей стороны их брака.
За закрытыми дверями каюты, а позже под тростниковой крышей отдельного бунгало на Гавайях, продолжался все тот же неравный бой. Никакими словами нельзя описать это спаривание — другого слова и не найти — старого злобного козла с маленькой хрупкой девочкой, неподвижно лежавшей под ним.
Кристал, не имевшая склонности к пустым размышлениям, часто спрашивала себя, откуда у Гидеона такая ненасытность. Не явилась ли его неудержимая страсть причиной болезни тети Матильды? А что, если эта схватка, ареной которой является кровать, — страшный секрет всех замужних женщин?
Непостижимым оставался тот факт, что вне постели Гидеон был добрым и нежным человеком, щедрым на подарки и комплименты, и Кристал за это уважала и по-своему любила его.
Ко времени их возвращения на материк Кристал уже была сыта по горло. Она навсегда утратила интерес к сексу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Гонора. 1950 год
Глава 17
Второго января в четыре часа дня Гонора выходила из высокого служебного здания, расположенного недалеко от Голливуда. На последней ступеньке она остановилась. Нестерпимая жара, раскаленный асфальт, шум машин, снующие прохожие — все проходило мимо ее сознания.
«Ребенок!» Эта мысль пронзила ее как током. «Ребенок!» Она посмотрела на украшенную лампочками алюминиевую елку и понемногу начала осознавать действительность: она в Голливуде, этом магните для хорошеньких девушек и юношей, вокруг нее толпа нарядных прохожих.
«Ребенок!» В это трудно поверить.
— Вы на третьем месяце беременности, — с профессиональной уверенностью сказал ей доктор Кепвелл.
Гонора с сомнением посмотрела на него. Ее месячные не прекращались. На прошлой неделе Курт, удивленный ее постоянной сонливостью, настоял, чтобы она сходила к врачу. Домоправительница посоветовала Гоноре обратиться к доктору Кепвеллу, который взял у нее анализ мочи и крови.
— Но как же месячные? — спросила она, покраснев.
Обвислые щеки доктора задрожали от негодования.
— Дорогая юная леди, оплодотворение возможно и при менструации. — Выдвинув ящик стола, он вынул оттуда мятую брошюру. На обложке был изображен профиль тела беременной женщины — желтые пунктирные линии показывали разные месяцы беременности. — Здесь вы найдете ответы на все ваши вопросы. А вот вам мой счет.
Едва не натолкнувшись на фонарный столб, Гонора быстро зашагала по бульвару Голливуд. Зайдя в супермаркет, она купила пакет дорогих овощей для салата, четыре сморщенных апельсина для сока, четверть фунта нарезанной ветчины и бутылку молока. Заскочив в кондитерскую, она купила торт с кремовой начинкой. Такое событие необходимо торжественно отметить. Укладывая кошелек в сумочку, Гонора вспомнила о счете, который ей дал доктор Кепвелл. Триста долларов! Почему так много? Сколько же с них возьмут за врачебные консультации и за роды? Или, может, ей просто кажется, что много, потому что она знает, сколько денег осталось у Курта на счете?
По сравнению с зарплатой, которую он получал в компании «Талботт», его сегодняшний заработок был очень незначительным. Совсем недавно он получил чек на двести долларов от субарендаторов за декорирование офиса.
В Лос-Анджелесе у Курта было много друзей, и он часто встречался с ними. За бокалом шампанского или рюмкой портера они рассказывали ему о сложившейся ситуации: заказов нет, ни государственных, ни частных, компании закрываются, инженеров увольняют сотнями.
Гонора часто ловила себя на мысли, что неудачи Курта с работой лежат на ее совести: Гидеон перехватил ее письмо к Джоселин и занес Курта в «черный список».
Курт относился к своим неудачам спокойно. Он продолжал обзванивать все строительные компании в округе. В свободные дни они вместе бродили по городу, загорали на пляже или играли в теннис в парке Лонгпре. В начале декабря Курт продал свой желтый «бьюик» и купил квадратный, безобразный, еще довоенный «форд», выиграв на этой сделке триста долларов. Он любил все экстравагантное: редкие машины, дорогие рестораны, частные клубы. Гонора, ослепленная любовью, считала Южную Калифорнию чуть ли не небесами обетованными. Только одно омрачало ее счастье — разлука с семьей. Она часто думала о них, видела их во сне, плакала по ним украдкой. За будущее Курта она не беспокоилась. Когда две недели назад подрядчик предложил ему поработать на вырубке старых лимонных деревьев, Гонора посоветовала ему отказаться и поберечь силы для более стоящей работы, которая могла подвернуться в любой момент. «Ты только вымотаешься», — говорила она.