Все, кого мы убили. Книга 2
Шрифт:
– Тут явно пахнет каббалой. А каббала заимствовала идеи у гностиков. – Те тоже евреи. Жили неподалёку отсюда. Вот потому я и караулю здесь! – рявкнул я тем же шёпотом, что и он.
– Гностики учили, что юдоль сия греховна и дана в наказание, что тело – обуза и подлежит умерщвлению для освобождения души. И что битва сил добра и зла уже давно случилась. Как первая, так и последняя. Злой Демиург царствует в материальной части вселенной.
Я с трудом сдержался. Вот досада! Мы с ним словно бы кружили по следу друг друга. Я живо представил себе множество таких орбит, по которым сновали мы все: Голицын, Голуа, Карнаухов, Карно, я сам – и ещё несметное множество трудолюбивых муравьёв (Муравьёв?) или, вернее, навозных жуков, отбирающих тайны друг у друга в надежде собрать свой ком – чего? С Карно нас роднило одно: мы не охотились за тайной, а спасались от неё, и конечно, я хотел освободить от проклятия Анну.
– Как проникнуть в генизу? – холодно спросил я.
– Немыслимо! – отрезал он. – Это не «Гранд Опера», а вы не жена Фламмеля.
– Я готов ждать удобного случая сколько потребуется.
– Обождите лет сто. Весь мир постепенно превращается в «Комеди Франсез», не случайно, как видно, Бонапарт подписал устав сего театра в полыхающей Москве. Но сегодня билетов туда не продают. Как и в библиотеку сераля, верно? – подмигнул он, но я сделал вид, что не заметил его колючего намёка.
– Неужели такой проныра, как вы – и не пролез туда? – мне уже опостылела эта игра, где он клал в лузу один шар за другим, а я словно выставлял ему подставу за подставой. – Ваши бакенбарды вполне сойдут за пейсы.
– Это же иудейская святыня, – пропустил он мимо ушей над бакенбардами. – Впрочем, подкупите мусселима, он упрячет вашего семьдесят третьего толковника в тюрьму, а вы в качестве награды за его выкуп потребуете исполнения ваших желаний.
– Но за освобождение мне придётся платить вдвое!
– Блестящий расчёт! О иудее вы и не подумали. Удивляюсь, как скоро Восток делает циников из самых благочестивых особ!.. – Он глотнул из фляги, приблизился ко мне и выпалил в лицо: – А вы его не выкупайте. Он вам что – брат?
Его ладонь медленно спустилась вниз по бакену, по правде сказать, ухоженному как у парижского франта.
Я рывком отобрал у него флягу, и долго не отрывался от неё, так что он забеспокоился.
– Но это уже чистая подлость! – выдохнул я в конце.
– Вы варвар, – пожал он плечами, не без усилий обретя своё вновь. – Вам не страшно совершить подлость. У православных нет ни чистилища, ни кругов ада. Какая вам разница, с какой суммой грехов вечно торчать в вашей универсальной преисподней?
– Откуда у вас такие представления?
– Бонапарт говорил так о вашей ужасной стране.
– Вы, кажется, не поклонник корсиканского чудовища?
Он гадливо сморщил нос, словно раздавил скорпиона.
– Я не числился в его почитателях, но швырять в поверженных титанов камни – удел рабов, постарайтесь это запомнить, и вы не попадёте впросак в салонах Лондона… чёрт с ним с Лондоном, – здесь, в Александрии, у Мегемета Али… Не бросайтесь оскорблениями – эта привилегия присвоена англичанами. За Па-де-Кале перчатки не долетают. А вы – варвар. Скифы обязаны аргументировать мечом. Постойте, а это мысль! Без английского… г-хем… эпиграфа вы уже не найдёте в Египте памятника; угрюмые и суровые скифы же не оставили по себе ни одной записи. Если вы способны уловить в моей сентенции двойной смысл, знайте, что он не случаен.
Определённо, он всё больше и больше мне нравился. Одновременно я ненавидел его.
– Муравьёв предупреждал меня, что вы гостили в России. Прошу простить за то, что та экспедиция Наполеона не нашла тёплого приёма. Если вы видите в этой моей сентенции двойной смысл, знайте, что он не случаен.
– Вы глупы и не остроумны, – оценил он, подумав с минуту. – В моей речи смысл настолько тоньше вашего, насколько французская обходительность в любви обворожительнее русской кухни.
– В Париже подают мороженую конину?
Он расхохотался:
– Вы грубиян, Рытин. Потому я вас и прощаю. Знайте, я не сопровождал своего императора. Наш отряд посещал одно презабавное болото под Псковом. Мы следовали с бригадой Удино.
– Что же вы там обнаружили, кроме войск Витгенштейна?
– Не скажу.
– Скажете. Вы обязаны мне жизнью, теперь и деньгами, а такие наглецы, как вы, всегда платят по счетам, пусть и не сразу. Я подожду. А покуда откупорьте вашу флягу.
– Не серчайте. Ладно, кое-что открою. Витгенштейн ни при чём. Император не давал Удино поручения атаковать Петербург, на такое безумство великие полководцы не способны. Бригада преследовала совсем иную цель: прикрывать манёврами наш маленький отряд, устремившийся в сторону ещё на полторы сотни километров.
– Манёвры те выглядели странно.
– Для непосвящённых. Удино и сам не ведал о главной цели, он лишь получал указания.
– От вас?
– Не представляю, от кого. Может, ни от кого?
– То есть вы обладали самым большим секретом. А Наполеон – знал его?
– Не подвергайте осмеянию неведомое. Впрочем, ваша манера объяснима, шутками вы заставляете меня продвигаться дальше по просторам моей памяти на северо-восток и выведываете сведения. Не выйдет. Я держу ухо востро. Конечно я тоже находился тогда в полном неведении. Просто мне посчастливилось входить в число отряда из дюжины сорви-голов, способных быстро скакать, метко стрелять и при этом не забывать думать. О задании нашем… историко-археологического толка знало двое, много – трое, они и вели нас к известному им месту. Половина из нас носили гвардейские мундиры. То ли они охраняли нас, то ли имели задание убить, если что-то пойдёт не так. Копать землю также входило в их обязанности. Ну и трое последних – мы, ветераны египетских раскопок, с опытом разгребания средиземноморских развалин.
Чем далее, тем глуше становился его голос, а выражение лица приобретало болезненную твёрдость. Он замолчал, и никакие подначивания мои не могли более разговорить его, возможно потому ещё, что вино кончилось. Я спросил, зачем он рассказал мне сию сказку без начала и конца, тогда он посетовал на то, что и я рассказал ему про скрижаль без конца и начала. Я обещал подумать, напомнив о чрезвычайной ценности сведений о самой находке как таковой, он же отметил, что его дельце в Поречье – это и вовсе секрет за семью печатями. Так мы тихо препирались до позднего вечера, оставаясь на месте, Прохор дважды ходил за водой и лепёшками, и возвращался в сопровождении булочника и водоноса, но так ни разу и не присел, фланируя по округе и с гордостью ливанского шейха нося бремя мнимого величия. Казалось, его теперь обижало то, что мы променяли его миссию на непонятное прозябание в жаркой пыли.
– Где тут поблизости можно найти хорошего вина? – спросил я.
– Хорошего вина купить тут немыслимо. Ближайшее место, где можно украсть бордосское – подвалы французского консульства.
– Вы крали?
– Разумеется. Когда бежал из подземелья. Тюрьма – по соседству с погребами, там есть подземный ход, так что глупо было не подкрепиться.
Но в ту странную ночь мы не дождались Хаима Цфата обратно. То ли ушёл он неведомой нам чёрной дверью, то ли проскользнул в кромешной темноте – то было немудрено, обладай он зрением совы, – только мы, шатаясь от сонливой усталости, вернулись не солоно хлебавши в своё пристанище, едва только восток подёрнулся пеленою рассвета.