Все лорды Камелота
Шрифт:
– Но разве можно в таком случае быть рыцарем и государем одновременно? Ведь правда того, кто расчищает и выжигает лес для того, чтобы растить на зольниках хлеб, ничуть не меньше правды того, кто пасёт в этом лесу свиней. И точно так, как пахарь обездолит свинопаса, так и свинопас обездолит пахаря, пустив своё стадо пастись на выжигах.
– Ремесло государя – тяжкое ремесло, – развёл руками я, уклоняясь от ответа. – Из всех правд он почитает справедливой ту, которая наиболее выгодна… – если это мудрый государь, то державе, если нет, то короне.
– В этом и есть умение правителя?
– Умение правителя есть талант, подкрепляемый
Годвин согласно кивнул.
– У одного тирана некогда спросили, как удаётся ему держать в повиновении своё огромное царство. Вместо ответа он велел слуге принести бойцового петуха, отличавшегося весьма драчливым нравом, и ощипать его так, чтобы на теле не осталось ни единого пёрышка. Когда приказание было исполнено, он отпустил несчастную птицу на волю.
– И что петух? – заворожёно спросил юноша.
– В тени ему было холодно, на солнце невыносимо жарко. Обескураженный задира носился по двору, как сумасшедший, не находя себе места. Тогда тиран велел слуге подать ему мешок зерна и, взяв оттуда одну горсть, высыпал её у своих ног. Забыв дикий нрав, петух устремился к сапогам тирана и не отходил от них более до самого вечера, пока не был сварен в котле, – подытожил я сказанное. – Вот тебе и весь секрет власти.
– Как это – весь?! – возмутился ехавший рядом Лис. – Ничуть не весь. Не обманывай мальчика!
– Ты о чём? – удивлённо спросил я.
– О петухе и о тиране. Ну, то есть с петухом-то как раз всё ясно, его схарчили на ужин и имя его до нас не дошло. Но не надо забывать, что у тирана был ближний слуга, которому он приказывал ощипать птичку, принести зерно ну и, в конце концов, сварганить супчик.
Так вот, дождавшись ночи, доверенный слуга проник в покои тирана, положил ему на лицо тот самый мешок с зерном и уселся сверху. И сидел так до того времени, пока его любезный сюзерен не перестал дрыгать августейшими пятками. Как он потом объяснял, пересаживаясь с мешка на освободившийся трон, его до слёз опечалила скорбная участь петуха и этаким образом он заметил за поруганную честь петушиного племени. Отсюда мораль: можешь сколько угодно ощипывать и подкармливать имеющуюся в твоём птичнике живность, но остерегайся тех, кто по твоему указу дёргает перо, раздаёт зерно и варит для тебя похлёбку. Тут уж не стоит дожидаться, пока жареный петух клюнет.
Мы не были у преосвященного Эмерика чуть менее двадцати дней. С тех пор обиталище безутешного богомольца изменилось коренным образом. От самых скал, окружая поляну с хижиной, высилась каменная ограда высотой едва ли не по грудь, сложенная из грубого необтёсанного камня, подобранного могучим Бэдивером в округе.
Душа вчерашнего рыцаря, открывшаяся свету божественной истины, впитывала его с таким восторгом, что бьющая через край сила моего добродушного кузена должна была найти выход, и если уж не в безудержной рубке, то в созидательном трудовом порыве. Когда мы подъехали к внешней ограде, Бэдивер, обнажённый по пояс, поигрывая весьма рельефной мускулатурой, тащил на плече довольно толстое бревно к дожидающейся яме. Десятка два таких столбов уже высились над поляной, подозрительно напоминая проглядывающимся контуром обводы крепостной башни.
– Помогите-ка! – Бэдивер сбросил бревно комлем в яму и, стараясь придать ему вертикальное положение, стал спихивать
Мы с Лисом перепрыгнули через ограду и, оставив коней на попечение Годвина, бросились на помощь боевому товарищу.
– Хух! – облегчённо вздохнул могучий оркнеец, отпуская замершее наконец вертикально бревно. – Тяжеленное, сат… – он испуганно перекрестил рот и выдохнул: – Господи, сохрани и помилуй!
– Здравствуй, Бэдивер! – я обнял силача, вытирающего пот со лба. – Я вижу, ты тут не скучаешь.
– Приветствую вас, братья мои во Христе, – высокопарно промолвил послушник. – Мир вам.
– С миром-то как раз и неважно, – вздохнул я. – Ладно, об этом позже. Как ты тут, рассказывай.
– Жизнь моя проходит в молитвах, труде и покаянии, – заверил недавний носитель звонкого сеньяля Бесстрашный, вполне заслуживший это гордое прозвание. – А суесловие есть бесовское искушение, отвлекающее смертного от возвышенных раздумий и подвига благочестия.
– Да-а, – пробормотал за моей спиной Лис. – Контузия всё-таки налицо. И ведь что противно – пока здешние конструкторы додумаются делать шлемаки, которые к голове не прилегают, сколько ещё народу вот так крышей поедет! Бэдивер, старина, прервись! Нам бы твоего шефа повидать.
– Зачем он вам? – распоясанный рыцарь подозрительно оглядел нашу троицу. Как видно, промашка со святым Карантоком не прошла для него даром.
– А ты шо, ещё не дочитал, шо в многознании – много печали, и умножающий знания умножает скорбь? – удивлённо поинтересовался Рейнар.
– Всё суета сует и всяческая суета, – отзывом на пароль вторил ему Бэдивер.
– Ценное наблюдение, – подтвердил я. – И всё же, братец, где преосвященный Эмерик?
– Молится, – торжественно заявил новаций.
– И долго это с ним будет продолжаться?
Мой родич поглядел на стоявшее в зените солнце.
– Долго. До дневной трапезы.
– Ладно, – вздохнул я, – не будем отвлекать старика от любимого занятия. Лис, давай-ка поможем приятелю.
– С дачей, что ли? Да фигня делов!
– Благородное дело, – заверил нас послушник. – Так что всё-таки привело вас к его преосвященству?
– Много будешь знать – скоро состаришься, – заверил его Лис, подхватывая очередное бревно, лежавшее у изгороди. – Господи, как ты их один таскаешь?!
Ко времени дневной трапезы пожилой священник, в прежние годы измождённый дрянным питанием и ныне вынужденный есть хотя и понемногу, но чаще, чем обычно полагалось, соизволил принять гостей. Мы смиренно вручили примасу Британии послание Ллевелина и ценные дары, преподносимые им новому монастырю. Покончив с чтением подписанного герцогом текста, его преосвященство едва удостоил взглядом многочисленные подарки и произнёс со смирением упрямца, гордого своим упрямством:
– Знатный Страж Севера, оставшийся верным своему королю в годину злой измены, призывает меня присоединиться к его войску, обещая полную безопасность и почёт. Он зовёт меня с собой в Камелот, где будет восстановлена справедливость и коронован новый государь. Но я, неизменно благоволя к герцогу, не стану обращать стопы свои к миру и не пойду в его лагерь. Я проклял Мордреда как закоренелого грешника, коснеющего в своём грехе, но я помню слова Спасителя нашего, сказанные им в Гефсиманском саду святому Петру, отрубившему ухо одному из слуг первосвященника: «Все, взявшие меч, мечом и погибнут». (Мф. 26:52)