Все люди - враги
Шрифт:
Чей-то голос сказал по-английски; - Вот и вы! Когда вы приехали?
– Маргарит!
Пальцы ее были прохладны, когда он пожал ее руку, которую она от смущения вытянула так, словно хотела удержать его на расстоянии. Они сели за стол друг против друга, и Тони отметил, что на ней коричневато-красное платье с короткими рукавами, открывающими ее стройные руки.
– Вот не ожидала увидеть вас здесь, - сказала она.
– Вы давно в Париже?
– Я приехал сегодня, Маргарит, я ведь говорил вам на вечере у леди Ходжсон, что приеду, если вы будете здесь, и писал вам, что собираюсь приехать.
Разве вы не получили моего письма?
– Но разве я могла думать, что это серьезно.
– Она громко засмеялась.
– Увидеть вас, это прежде всего.
– Ну вот, вы меня видите!
– Она снова засмеялась громко и вместе с тем застенчиво.
– Надеюсь, вы совершили это путешествие не только ради этого?
– Я способен совершить его и ради этого, - ответил Тони спокойно.
Его радостное настроение падало столь же стремительно, как падает птица из поднебесья. Он понял, что возлагал слишком много надежд и ожиданий на эту. встречу. Маргарит, которая жила в его мечтах, была воображаемой Маргарит, она в?егда поступала и чувствовала так, как ему хотелось, тогда как эта, настоящая, жила своей обычной жизнью, чистила утром зубы, занималась музыкой. Все эти недели он мечтал о каком-то невероятном, неслыханном блаженстве, а теперь они сидели, разделенные какой-то ужасной скатертью, вели скучный разговор и едва ли чувствовали себя друзьями. "Дурак, - сказал он себе, - запомни, дурак, никогда нельзя рассчитывать, что другие будут разделять твои чувства или твое настроение". Он услыхал голос Маргарит.
– Во всяком случае, здесь есть что посмотреть, и я думаю, вы встретите много знакомых. Сколько времени вы здесь пробудете?
– Это зависит...
– сказал Тони, чувствуя в эту минуту, что он готов уехать с первым пароходом.
– Но я надеялся, что мы с вами вместе походим и осмотрим город. Вы не могли бы пообедать со мной сегодня?
– О, боюсь, что нет!
– воскликнула Маргарит.
– Мы сегодня приглашены к Уэзербаям, а потом едем в оперу. Но я, вероятно, смогу позавтракать с вами как-нибудь на этой неделе. Я спрошу у мамы.
– Ваша мама здесь?
– спросил Тони с испугом.
– Ну конечно. Не думали же вы, что я в Париже одна?
Это было сказано таким тоном, словно он позволил себе какую-то невероятную подлость.
– Нет, конечно, нет, - ответил Тони, быстро и трусливо, хотя про себя и подумал: "А почему бы и нет, разве она не вполне разумный, взрослый человек?"
Он почувствовал, и не ошибся, что это возражение вряд ли было бы встречено одобрительно.
– Дайте мне подумать, - сказала Маргарит с важным видом, который ужасно не понравился Тони, - сегодня понедельник. Я знаю, что мы приглашены к завтраку завтра и в пятницу, и, кажется, мама приняла приглашение на среду. Так что я, может быть, могла бы пойти с вами в четверг. Я сейчас спрошу у нее.
Тони открыл перед ней дверь, она вышла, как-то самодовольно шурша платьем, а он почувствовал двойной укол в сердце от ее красоты и восхитительной юности и от ее нелепого поведения, которым она хотела показать свое превосходство. Какая самонадеянность! Он вернулся на свое место, чувствуя, что им овладевает злоба. Действительно, какая самонадеянность! Однако нужно разобраться во всем этом как следует. Страдаю ли я просто от оскорбленного тщеславия и разочарования, или она действительно хотела унизить меня? Мне даже хочется придумать на четверг какое-нибудь деловое свидание, которое нельзя нарушить, но это было бы слишком мелочно и слишком явно. Я должен быть осторожней. Никогда, никогда не доверяться никому так безудержно и с такой откровенностью. А все-таки как она хороща!
Дверь распахнул одетый в форму лифтер, и вошла Маргарит. Энтони встал.
– Мама просит извинить ее за то, что она не сошла вниз, но она только что начала одеваться. Я могу встретиться с вами в четверг, и в тот же день в зале Плейель будет концерт, на который мы можем потом пойти. Если вы хотите попасть на концерт, возьмите билеты сейчас же, потому что там обычно бывает много народу.
Энтони был несколько смущен этим бесцеремонным предположением, что он может свободно позволить себе развлекать ее. А он-то собирался быть как можно экономнее, чтобы иметь возможность подольше пробыть в Париже. Но Энтони тотчас же сообразил, что ему не оставалось ничего другого, как держать себя соответственным образом.
Он вынул карманный календарь, стараясь не обнаружить, что страницы его совершенно чисты, если не считать слова "Маргарит", записанного против сегодняшнего числа.
– Отлично, - сказал он.
– В четверг. Я зайду за вами в двенадцать часов - с билетами.
Маргарит заметила перемену в его тоне и сказала робко:
– Я ужасно рада видеть вас, Энтони.
Он поклонился полунасмешливо и ответил:
– Счастлив доставить вам удовольствие.
Он знал, что она поймет. Как-то на балу они оба смеялись над старым щеголем, который повторял эту бессмысленную фразу каждой женщине, находившейся в комнате. Не дожидаясь ответа, Тони открыл дверь, небрежно пожал ей руку, пропустив вперед в большой белый с позолотой вестибюль, и сказал:
– До свидания.
И все. Хотя он и чувствовал, что она смотрит ему вслед, не оглянулся.
Энтони пришлось сознаться, что его мечты о чудесных днях с Маргарит в Париже потерпели крушение. Однако он вовсе не чувствовал себя несчастным. Он рассуждал вполне разумно, что не всем молодым людям предоставлялась такая свобода, которой пользовался он, и что в конце концов едва ;Ли можно обвинять Маргарит в том, что ее родители требовали, чтобы она вела себя как светская барышня. И затем, хотя с этим, пожалуй, было трудней согласиться, приходилось признать: его "жизненные ценности", то есть то, что для него было реальным и бесспорным, никогда не будут приняты другими людьми. Он долго размышлял над этим и вдруг както сразу понял, что всякий, кто сделает попытку жить полной жизнью, жить ради того, чтобы ощущать жизнь, обречен быть непонятым и терпеть постоянно4 разочарование в своих взаимоотношениях с другими людьми. Это, однако, не помешало ему впасть в ту же ошибку.
Первым побуждением Энтони было поскорей перебраться из своего претенциозного отеля, который, помимо всего прочего, раздражал его своим помпезным сходством с пансионом, где жила Маргарит, - второклассным, пытавшимся имитировать первоклассный отель. В одном из переулков, на левом берегу Сены, довольно высоко под крышей, он нашел маленькую комнатку в каких-то не особенно грязных меблированных номерах.
Правда, это была очень маленькая комната только с одним крошечным оконцем, но из него был виден весь Париж и стоила она всего один франк в сутки. Тони был доволен и даже ставил себе в особую заслугу, что живет в комнате, которая стоит всего только франк. Какой смысл платить в шесть или в десять раз дороже за какое-то подобие обстановки и холуев в ливреях, только и ждущих чаевых. Он убрал свою одежду в ящики небольшого желтого комода, разложил на столе книги, купил цветы и почувствовал себя так романтично, как если бы был героем Луизы.
Только у него не было никакой Луизы, чем он не особенно огорчался. Если бы только Маргарит... Но раз Маргарит не хочет или не может быть с ним, то лучше уж остаться одному.
В конце концов он, вероятно, почувствовал бы себя довольно одиноко, если бы не случайная встреча. Энтони явился с письмом отца к профессору, который пригласил его в кафе, торжественно распространялся об исследованиях его отца, называл Энтони "молодым человеком" и, по-видимому, обрадовался, когда тот отказался от приглашения к обеду. Энтони не пытался поддерживать это знакомство и, опасаясь встретить такой же прием, вовсе не пошел к графу Руссиньи.