Все люди - враги
Шрифт:
Рим - это большая деревня, начиненная старыми дворцами и храмами, как пирожное миндалем. Он до сих пор огорожен стеной и почти не выходит за ее пределы. Строятся кое-какие новые кварталы, но предместий здесь меньше, чем в любом другом большом городе. Конечно, благодаря малярийным комарам. Отойди на милю за Порт Сан-Панкрацио, и уже не встретишь ни души. Кажется, можно попасть коркой хлеба в купол святого Петра, а кругом тишина, ни звука не слышно, только пчелы жужжат да стрекочут кузнечики. Рим - это ведь оплот католичества, а священники все-таки ходят переодетыми, и антиклерикализм здесь куда сильнее, чем в Париже. Тут два монарха, а стало быть, и двойной состав дипломатов.
Я
Швейцарская гвардия до сих пор носит мундиры по эскизам Микеланджело, а последователи тех, кто так "мягко" осудил Галилея, имеют первоклассные обсерватории. Машине британского посла преграждают путь двуколки, в которых развозят вино. Недавно здесь построили огромное здание суда, и, говорят, койкто здорово поживился на этом деле; мошенничества вокруг этого было не меньше, чем вокруг одного из грязных скандалов в Филадельфии. Римская знать владеет громадными поместьями и баснословным богатством, а трущобы на берегу Тибра просто ужасны, особенно в Трастевере. Однако люди кажутся счастливыми, и народ здесь добрый, хотя немножко грубоватый. Когда мы говорим о римлянах, то имеем в виду римлян Тита Ливия, а когда здешние жители говорят о римлянах, они имеют в виду самих себя, - у них до сих пор вытиснено S. P. Q. R.[Senatus populusque Romanus - сенат и народ римский (лат.)] на газовых фонарях, и имеется три сената - кардиналы, члены муниципалитета и сенаторы. Мне говорили, что они следуют скорее традициям Катилины, чем Катона [Катилина (ок. 108 - 62 гг. до н. э.) - римский претор, составивший в 66 - 63 гг. заговор с целью захватить власть. Заговор был раскрыт Цицероном. Кат он Старший (234 - 149 гг. до н. э.) римский писатель и консул, поборник староримских взглядов]. Вчера вечером я был в погребке недалеко от королевского дворца и туда вошел какой-то человек с барсуком, которого он только что убил в Кампанье. Вообразите себе человека, застрелившего барсука в Гайдпарке и принесшего его в какой-нибудь бар около Букингемского дворца. Я вам говорю, Рим удивительный город. Готовы? Отлично, идем.
Они прошли мимо чудесной, в стиле барокко, Испанской Лестницы с цветочными киосками у подножия и неожиданно наткнулись на трех слепых музыкантов, игравших примитивную, монотонную, но довольно трогательную мелодию на скрипке и двух гитарах. Робин дал монету старшему, их импресарио.
– Я всегда даю им что-нибудь, - сказал он.
– Из братского чувства, должно быть. Я ведь сам живу щедротами других. Музыканты говорят, что их импресарио очень плохо обращается с ними, но уйти от него они не могут. Вот древнеримский бассейн, - не правда ли, как великолепны эти каменные дубы?
Они прошли через какие-то ворота и вышли на проспект, по левую сторону которого тянулись сады с апельсиновыми деревьями и цветущими мимозами.
Спустившись по небольшому склону, они очутились на пустынной площадке, усыпанной гравием, где было много скамеек, деревьев и бюстов из каррарского мрамора.
– Это все герои итальянского Возрождения, - ответил Робин на вопрос Тони.
– Но кому до них дело?
Я здесь чувствую себя скорее приверженцем папы, чем Гарибальди.
– А разве папская власть была когда-нибудь социалистической?
– с невинной усмешкой спросил Тони.
– Во всяком случае, она была не хуже всякой другой - она не донимала народ.
– Тогда, значит, она лучше всего, что можно вообразить, и я бы сказал...
Но Тони так и не договорил того, что он хотел сказать.
Они подошли к балюстраде высокой террасы, откуда открывался вид на Рим. Первым, что бросилось в глаза, был собор святого Петра во всем своем несравненном величии; затем громадная, почти круглая площадь у его подножия, с трамваями, фиакрами и людьми, снующими, словно жучки на задних лапках.
На одном конце площади виднелись еще два почти одинаковых купола, а на другом - тройные ворота.
Все остальное - море крыш, колоколен и куполов, тонко и четко выступавших в ясном солнечном свете.
Это было чудесно, но захватило Тони меньше, чем первое впечатление от Флоренции. Рим был только олицетворением мощи и великолепия, Флоренция человеческой жизнью, ставшей прекрасной... Он вздрогнул от пушечного выстрела, прогремевшего над городом, и замер, слушая внезапно поднявшийся перезвон сотен колоколов; колокола звучали по-разному: одни - глубоко и звучно, другие - высоко, пронзительно-звонко и заливисто, но все мелодично и стройно.
– - Полдень, - сказал Робин.
– Теперь вам понятно, откуда Рабле взял свой Звенящий остров? [Рабле Франсуа (1494 - 1553) - французский писательгуманист. "Звенящий остров" выведен им в знаменитом романе "Гаргантюа и Пантагрюэль"] Идемте-ка завтракать.
Робин потащил Энтони к фиакру, они уселись и покатили вниз по извилистой улице, выехали на площадь, потом по длинной, прямой улице Корсо попали на другую большую площадь с огромным дворцом в стиле Ренессанса с правой стороны и сложной громадой белого мрамора и золота впереди.
– Ужасно, не правда ли?
– сказал Робин.
– Посмотрите на Виктора Эммануила [Виктор Эммануил II (1820 - 1878) - первый король объединенной Италии с 1861 г]. Они до сих пор обожают скульптуру и архитектуру, но мастерство утрачено. За этой уродиной находится Капитолий, а дальше Форум. Вот эта вторая громадина была когда-то венецианским посольством; я вам говорил, что это был рай для дипломатов.
С площади они свернули на длинную узкую улицу.
– Via delle Botteghe Oscure - улица темных мастерских, - пояснил Робин.
– Вполне подходящее название. Посмотрите-ка, в каком мраке работают эти люди, вернее, будут работать, - сейчас они ушли завтракать. Вернутся только в три часа.
Они вошли в ворота и очутились во дворе, сплошь заросшем виноградом. Редкие золотые листья еще висели на искривленных ветвях, время от времени какой-нибудь листок отрывался и медленно падал, кружась в неподвижном воздухе.
– Они оставили для нас столик на солнышке, - сказал Робин.
– Giorno [Добрый день! (итал.)], Аттилио!
– Giorno, signore, - ответил очень толстый молодой официант с двухдневной черной щетиной на ухмыляющейся физиономии.
– Как его зовут?
– спросил Тони.
– Аттилио, Аттила, похож на свирепого гунна, не правда ли? Он и его брат держат это заведение вместе со старухой матерью, которая вечно жалуется на ревматизм, а готовит восхитительно. Можно заказывать?
– Да, пожалуйста.
– Я много размышлял с тех пор, как попал сюда, - сказал Робин, заказав официанту весьма обдуманное меню, - в результате я настроен более оптимистически, чем когда-либо.
– Это меня не удивляет, - ответил Тони; глядя вверх сквозь виноградные ветви на ясное, нежное небо и щурясь от солнца.