Все продается
Шрифт:
– Почти никогда, – сказала она.
После такого ленча сосредоточиться на работе было очень трудно. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы мысли о Клер отошли на второй план, хотя время от времени они снова вытесняли все дела и заботы. Мне нужно было позвонить герру Дитвайлеру.
В «Справочнике Ассоциации дилеров по международным облигациям» я нашел «Харцвайгер банк». Телефон банка имел код Цюриха. Мне ответил женский голос.
– Могу я поговорить с герром Дитвайлером? – спросил я.
– К сожалению, его сейчас нет. Не могу ли я вам помочь? – ответили
– Вероятно, можете, – сказал я. – Меня зовут Пол Марри, я работаю в лондонской компании «Де Джонг энд компани». У нас есть облигации частного размещения, которые, насколько мне известно, купили и вы. «Тремонт-капитал» с восьмипроцентным купоном с погашением в 2001 году. Мы хотели бы купить еще один пакет этих облигаций, и я подумал, возможно, вы согласитесь их продать.
– О, «Тремонт-капитал»! Наконец-то нашелся человек, которого интересуют эти облигации. Понятия не имею, зачем мы их покупали. Поручительство банка «Хонсю» очень надежно, и процент довольно высок, но их никто не покупает и не продает. В нашем портфеле должны быть ликвидные бумаги, а не такой мусор. Какую цену вы предлагаете?
Я попал в затруднительное положение. Меньше всего на свете мне хотелось бы покупать лишний пакет этих проклятых облигаций. Но женщина из Цюриха говорила таким тоном, словно была готова продать их по любой цене!
– Я говорю по поручению одного из наших клиентов, – соврал я. – Он хотел купить наши облигации, но нам нечего было ему предложить. Прежде чем говорить с ним о цене, мне хотелось бы убедиться, что вы их в самом деле продаете.
– Понимаю. Тогда вам лучше всего дождаться герра Дитвайлера. Он сам покупал эти облигации. Он вернется примерно через час. Вы не можете перезвонить попозже?
– Конечно. Отличная мысль. Скажите ему о моем звонке.
Отлично. С Дитвайлером мне и нужно было поговорить.
Ровно через час я снова набрал цюрихский номер. Мне ответил неприветливый мужской голос:
– Дитвайлер.
– Добрый день, герр Дитвайлер. Говорит Пол Марри из «Де Джонг энд компани». Час назад я беседовал с вашей коллегой относительно возможности покупки принадлежащих вам облигаций «Тремонт-капитала» с восьмипроцентным купоном с погашением в 2001 году. Вы действительно заинтересованы в их продаже?
– К сожалению, вы ошиблись, мистер Марри. – Тяжелый немецкий акцент придавал дополнительную враждебность и без того не слишком дружелюбному тону. – Не знаю, где вы получили такую информацию. У нас нет и никогда не было таких облигаций.
– Но я говорил с вашей коллегой именно об этих облигациях, – настаивал я. – Она сообщила мне, что они у вас есть.
– Должно быть, она ошиблась. Возможно, она перепутала их с другими облигациями «Тремонт-капитала». В любом случае, содержимое наших портфелей мы считаем сугубо конфиденциальной информацией, которую мы никогда не раскрываем посторонним. Я только что напомнил об этом своей сотруднице. Всего хорошего, мистер Марри.
Я положил трубку и посочувствовал любезной швейцарской девушке. Напоминание о ее обязанностях со стороны герра Дитвайлера наверняка не доставило ей много радости. Грязное дело. А Дитвайлер врет и врет неумело. Никаких других облигаций «Тремонт-капитала» не существует. В «Харцвайгере» лежат те же облигации, что и у нас.
Но почему он не хочет в этом признаваться?
Положение становилось серьезным. Все говорило о том, что «Де Джонг» может потерять двадцать миллионов долларов. Если мы не найдем эти деньги, то наша фирма окажется в критическом положении. Вероятно, по закону мы не обязаны компенсировать клиентам их потери, но я был уверен, что после этого клиентов у нас почти не останется. Мне нужно было рассказать обо всем Хамилтону. Его стол пустовал. Карен сказала, что Хамилтона не будет всю вторую половину дня и он появится только завтра утром, да и то не к началу рабочего дня.
На следующий день Хамилтон пришел к обеденному перерыву. Он сел за свой стол, включил компьютер и замер, глядя на экран.
Я подошел к нему.
– Прошу прощения, Хамилтон, – сказал я, – у вас есть несколько минут?
– Сейчас час двадцать семь. Данные об уровне безработицы поступят в час тридцать. У меня есть три минуты. Этого достаточно? – спросил он.
Я помедлил с ответом. Мне нужно было сообщить ему нечто очень важное, но я совсем не хотел рассказывать о таком запутанном деле в спешке. Если Хамилтон сказал, что у него три минуты, значит, он располагает ровно тремя минутами.
– Боюсь, это займет чуть больше времени, – сказал я.
– В таком случае садитесь. Вы можете чему-то научиться.
Сдержав нетерпение, я подчинился.
– Теперь расскажите мне, что сейчас происходит на казначейском рынке.
Хамилтон имел в виду рынок американских государственных облигаций, самый ликвидный рынок в мире. Большей частью инвесторы именно там получают представление о процентных ставках по долгосрочным облигациям.
– В течение последнего месяца курс снижался, – сказал я. – Все ждут повышения процентных ставок.
Когда курс государственных облигаций падает, доходы по ним возрастают, отражая надежды на более высокие процентные ставки в будущем.
– А почему курс снижается?
– Все боятся, что в США занятость может достичь максимума. В прошлом месяце уровень безработицы составил пять и две десятых процента. Многие экономисты полагают, что он не может опуститься намного ниже пяти процентов и что даже на этом уровне в системе будет скапливаться инфляционное давление. Предпринимателям будет труднее нанимать рабочих, поэтому им придется повышать заработную плату. Повышение заработной платы означает рост инфляции, а значит, более высокие процентные ставки. Поэтому курс государственных облигаций падает.
– Так что же произойдет после того, как будет достигнут критический уровень занятости? – спросил Хамилтон.
– Очевидно, рынок надеется, что уровень безработицы опустится до пяти процентов. Как я уже говорил, снижение уровня безработицы означает рост инфляции. Рынок опять-таки бросится продавать.
Мне всегда казалась нелепой эта ситуация: что хорошо для рабочих, то плохо для рынка облигаций. Помню, как-то раз я оказался в операционном зале одной крупной фондовой биржи. Когда объявили, что работу потеряли на несколько тысяч больше рабочих, чем ожидалось, то в зале повсюду раздались радостные возгласы, а казначейский рынок просто взбесился. Вот и говори после этого о башне из слоновой кости!