Всё ради любви
Шрифт:
Они еще долгие секунды смотрели друг на друга, а затем Конлан стремительно вышел из кабинета.
Энджи в изнеможении опустилась в кресло, стоявшее у его письменного стола.
— Энджи?
Она не знала, сколько просидела вот так, оцепенев, пытаясь собраться с мыслями. Она подняла голову и увидела Дайану Вандербек, но решила не вставать, так как опасалась, что у нее не хватит сил устоять на ногах.
— Дайана! Приятно снова тебя увидеть.
Это было действительно так. Дайана работала с Конланом много лет. Она и ее муж Джон были их давними друзьями. После развода Конлан сберег эту
— Оставь его, ради бога. Он только-только начал приходить в себя.
Энджи нахмурилась:
— Ты говоришь так, будто развод сильно подействовал на него. Ты ошибаешься, он был тверд как скала.
Дайана молча смотрела на нее, как бы прикидывала, что сказать. Затем она перевела взгляд на окно, за которым был серый ноябрьский день. Ее губы, на которых так часто играла улыбка, остались плотно сжатыми в тонкую линию, даже уголки рта опустились.
Энджи вся сжалась. Дайана всегда отличалась прямотой, присущей многим репортерам. «Что вижу, то и говорю» — таков был ее девиз. И сейчас она явно собиралась высказать собственные соображения. Это испугало Энджи: она чувствовала, что услышит нечто неприятное для себя.
— Ты действительно так сильно по нему скучаешь? — наконец спросила Дайана.
— Я бы не хотела говорить об этом.
— Дважды за этот год я видела, как он плачет в своем кабинете. Первый раз — когда умерла Софи, а второй — когда ты решила развестись. — Ее тон стал мягче, да и взгляд смягчился. — Когда умерла Софи, я подумала: как грустно, что он плачет здесь, в кабинете.
— Не надо, — пробормотала Энджи.
— Я пыталась сказать тебе об этом тогда, когда что-то еще можно было исправить, но ты отказывалась слушать. Так зачем ты сюда пришла?
— Я думала… — Энджи замолчала. Еще секунда — и она расплачется. А если расплачется, то уже не остановится. — Не важно. Мне пора идти. Какая же я дура!
Она бросилась к двери и, уже выходя из кабинета, услышала слова Дайаны:
— Оставь его в покое, Энджи. Ты и так причинила ему много боли.
В ту ночь Энджи почти не спала. Лежа в кровати с закрытыми глазами, она мысленно смотрела картины из своего прошлого.
Вот они с Конланом в Нью-Йорке — они ездили туда четыре года назад на его день рождения. Он купил ей платье от Армани — первый в ее жизни наряд от известного модельера.
«Оно стоит дороже, чем моя первая машина. Даже не знаю, смогу ли я носить его. Думаю, лучше его вернуть. В Африке голодают дети…»
Он подошел к ней. Их отражения в зеркале гостиничного номера были обрамлены красивой овальной рамой.
«Давай сегодня не будем беспокоиться о голодающих детях. Ты такая красивая».
Она повернулась, обняла его за шею и заглянула в его удивительные небесные глаза.
В тот момент ей следовало бы сказать ему, что она любит его больше жизни, больше детей, которых не дал им Господь. Почему же она не сказала?
«Особенность шелковых вещей в том, — сказал он, проводя руками по ее спине, — что они снимаются так же легко, как надеваются».
Ее тогда пронзило острое желание — она это точно помнит. Но время для зачатия было неподходящим.
«Время неподходящее» — так и сказала она, не замечая, как эти слова больно ранят его.
Дура! Идиотка. Какая же она идиотка!
На смену этому воспоминанию пришло новое, более позднее. Они по делам оказались в Сан-Франциско. Она запускала рассчитанную на большую аудиторию кампанию для одного клиента национального масштаба. Конлан решил поехать с ней. Он хотел закончить эту командировку романтическим уик-эндом, во всяком случае, он так говорил. Она согласилась, потому что… в общем, к тому времени их романтические свидания уже давно ушли в прошлое.
В баре «Променад», расположенном на тридцать четвертом этаже, они выбрали столик у окна, из которого открывался вид на лежащий внизу Сан-Франциско. Конлан извинился и пошел в туалет. Энджи заказала себе «Космополитен», а для него — порцию бурбона «Мейкерз Марк» со льдом. В ожидании она принялась снова изучать статистический отчет компании. Официантка принесла напитки.
Энджи пришла в ужас, когда увидела счет.
«Семнадцать долларов за один «Космополитен»?»
«Это же «Променад», — пояснила официантка. — Очарование заведения обходится дорого. Так уносить напитки или нет?»
«Нет, не уносите, спасибо».
Конлан вернулся через минуту. Едва он сел, Энджи перегнулась через стол и заявила:
«Мы отсюда уходим. Семнадцать баксов за один коктейль!»
Он вздохнул, потом улыбнулся. А не вымученная ли была у него улыбка? Тогда она об этом не думала.
«На сегодня мы отменяем экономию, к которой так серьезно относитесь вы, Десариа. Энджи, у нас есть деньги. И мы можем потратить их».
Наконец-то она все поняла. Он поехал с ней в ту командировку не за романтикой, а в поисках другой жизни. Таким образом он пытался примириться с мечтой, которая так и не стала явью. Он хотел напомнить себе — и ей, — что и без детей они могут жить полной и прекрасной жизнью. Для него та поездка была бегством из погруженного в гнетущую тишину дома с пустой детской.
Ей следовало бы сказать: «Тогда я выпью три порции… и закажу омара». И все было бы так легко. Он поцеловал бы ее, и, возможно, у них началась бы новая жизнь.
А вместо этого она расплакалась.
«Не надейся, что я сдамся, — прошептала она. — Я еще не готова отступать».
И после этих слов начало новой жизни утонуло в ее упрямстве.
Почему же она не заметила очевидной истины? Ведь все это время она считала, что их брак разрушило отсутствие ребенка. Да, это было правдой, только неполной. На самом деле их брак разрушила она, собственными руками. Неудивительно, что он развелся с ней.
«Дважды за этот год я видела, как он плачет в своем кабинете… Как грустно, что он плакал здесь, в кабинете…»
В субботу вечером ресторан был полон. Все столики были заняты, а в уголке ждала своей очереди горстка страждущих. Энджи радовалась такому наплыву посетителей. Это означало, что у нее не будет времени на размышления о том, что ей очень не хотелось делать.
Перед закрытием в зале появилась Мира.
— Ну? — нетерпеливо сказала она. — Ливви говорила, что ты решила повидаться с Конланом. Как прошла встреча?