Всё ради любви
Шрифт:
Лорен закрыла брошюру и отложила ее в сторону. Пусть ей мало лет, но она знает, что главное в этом — отнюдь не боль, не длительность восстановительного периода и не продолжительность «процедуры».
Главным является ответ на вопрос: сможет ли она с этим жить?
Она прижала руку к животу. Ведь там, внутри, жизнь.
Именно жизнь.
Но проще не думать об этом, проще представлять, что тебе предстоит непродолжительная процедура, которая решит все проблемы. А если не решит? Что, если она потом всю жизнь будет сожалеть об этом потерянном ребенке? Что, если она
Лорен посмотрела на Дэвида:
— Ты уверен?
Он побледнел:
— А у нас есть выбор?
— Не знаю.
В зал вошла женщина в белом халате с раскрытым блокнотом в руке и стала называть имена:
— Лорен, Салли, Джастин.
Дэвид стиснул ее руку:
— Я тебя люблю.
Дрожа всем телом, Лорен встала. Поднялись и две другие девушки. Лорен окинула Дэвида долгим взглядом и пошла вслед за женщиной в белом халате.
— Джастин, первая смотровая, — сказала она, проходя мимо первого кабинета.
От их группы отделилась испуганного вида девочка-подросток. Она зашла в кабинет, и дверь за ней закрылась.
— Лорен, смотровая номер три, — через несколько секунд произнесла женщина, открывая следующую дверь. — Надень сорочку и чепец.
Теперь уже Лорен, такая же напуганная, как та девочка, зашла в кабинет. Переодеваясь в хлопчатобумажную сорочку и надевая чепец, она не без иронии думала, что ожидала совершенно иного.
Лорен, сжавшись, сидела на краю кушетки. Вид медицинских шкафов и операционного стола из полированной нержавейки вызывал у нее содрогание. Яркий свет слепил глаза. Наконец дверь открылась, и в кабинет вошел немолодой мужчина в медицинской шапочке и спущенной под подбородок маске. Он выглядел усталым.
— Здравствуй, — сказал он, заглядывая в ее карту, — Лорен. Сядь в кресло, откинься на спинку и положи ноги на подколенные упоры. Устраивайся поудобнее.
Вошел еще кто-то.
— Здравствуй, Лорен. Я Марта, я буду ассистировать доктору. — Женщина похлопала Лорен по руке.
У Лорен на глаза навернулись слезы. Она поняла, что вот-вот расплачется.
— Все закончится через несколько минут, — сказала ей медсестра.
Закончится.
Еще несколько минут.
И ребенка не будет.
«Процедура».
И тут на нее снизошло озарение.
Лорен села.
— Я не могу, — сказала она, чувствуя, как по щекам катятся слезы. — Я потом не смогу с этим жить.
Доктор тяжело вздохнул. По его грустному, сочувственному взгляду Лорен поняла, как часто он слышал эти слова.
— Ты уверена? — Он посмотрел в карту. — Срок, который позволяет провести процедуру…
— Аборт, — уточнила Лорен, отказываясь называть то, ради чего сюда пришли все те женщины, что сидели в зале ожидания, безликим словом «процедура».
— Да, — согласился врач. — Аборт нельзя делать позже…
— Я знаю. — Впервые за все последние дни Лорен чувствовала, что поступает правильно, и эта уверенность успокоила ее. — Я не передумаю. — Она стянула с себя чепец.
— Ладно, девочка. Удачи тебе, — сказал врач и вышел из кабинета.
— Наша организация может помочь с усыновлением… если тебя это интересует, — сказала медсестра и, не дожидаясь ответа, тоже вышла.
Лорен продолжала сидеть в кресле. В голове ее был полнейший сумбур, но с души словно камень упал. Вот с этим она жить сможет.
Она слезла с кресла и оделась.
Она поступила правильно. У нее не было ни малейшего сомнения в этом. Но вот что скажет Дэвид?
Несколько часов спустя Лорен сидела на диване рядом с Дэвидом у него дома. Там, за стенами дома, продолжалась обычная жизнь, здесь же время словно остановилось и было пугающе тихо. Лорен так крепко сжимала руку Дэвида, что у нее онемели пальцы, и плакала.
— Мы поженимся, — безжизненным голосом произнес Дэвид.
Его угнетенный тон больно ранил ее. Она повернулась к нему, обняла и на своей щеке ощутила его слезы. Лорен отстранилась и посмотрела на него. Дэвид выглядел раздавленным. Он пытался вести себя по-взрослому, но его испуганный взгляд выдавал в нем ребенка. В его расширившихся глазах читался страх, губы дрожали.
— То, что я беременна, еще не значит… — Лорен погладила его по мокрой щеке.
Дэвид вдруг отпрянул от нее.
— Мама!
В дверном проеме стояла миссис Хейнз, одетая в безупречно сидящий на ней черный костюм и белую блузку. В руке она держала коробку с пиццей.
— Мне звонил папа. Он решил, что вам, ребятки, наверняка захочется пиццы, — сказала она и, глядя на Дэвида, вдруг расплакалась.
20
Лорен думала, что хуже уже быть не может. Но в тот вечер, сидя в гостиной, в элегантном кресле рядом с излучавшим тепло камином, она поняла, что ошибалась. Вид плачущей миссис Хейнз потряс ее. А Дэвид так совсем голову потерял. Начались крики, спор, объяснения, рыдания. Ожидая, когда все это закончится, Лорен затаилась как мышка.
Она чувствовала себя так, будто это она во всем виновата. В зачатии этого ребенка участвовали они оба, но ведь мама сотни раз ее предупреждала, что нужно носить с собой презервативы. «Когда у мужиков встает, они перестают что-либо соображать, — повторяла она, — а расхлебывать кашу будешь ты». Эта фраза суммировала весь ее опыт, который она пыталась передать дочери, просвещая ее насчет секса. А Лорен старалась не слушать ее разглагольствований.
— У меня есть связи в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, — говорила миссис Хейнз, поправляя растрепавшиеся волосы. — Там отличные доктора, они будут молчать. Никто ничего не узнает.
Они обсуждали этот вопрос уже десять минут. Про пиццу никто и не вспомнил. После битья в грудь миссис Хейнз и упреков мистера Хейнза вроде «как можно быть такими беспечными» все наконец подошли к главному вопросу. Что дальше?
— Она уже пыталась, — проговорил Дэвид.
— В Ванкувере, — еле слышно произнесла Лорен.
Миссис Хейнз устремила на нее пристальный взгляд, а потом медленно опустилась на диван рядом с Дэвидом. Лорен совсем пала духом.
— Мы католики, — сказала миссис Хейнз. Мистер Хейнз согласно кивнул.