Все шансы и еще один
Шрифт:
– Я полагаю, что он очень скромен, – сказала Эвелина. – Мне даже кажется, что это – одно из важнейших его качеств.
– Плевать он хотел на мои переживания, – воскликнул Лоран. – Всегда есть лучший друг, которому говорят доверительные вещи. У него должен быть свой.
– Нет. У этого человека нет друзей. А если и есть друзья, он не делится с ними откровениями. Я уверена, что это – человек абсолютно честный.
– Он ничем не рискует, – сказал Лоран. – Он вдовец, значит, свободен. Делает что хочет.
– Не так уж он использует свое положение вдовца, – сказала Эвелина. – Но он, конечно, предпочел
– Мне надо было знать все это?
– Ничто не было предусмотрено. Просто сегодня пришел момент поговорить откровенно.
Он посмотрел на нее, как посмотрела бы Красная Шапочка, будь она поумнее, чем в сказке, на волка, переодетого в бабушку. Эвелина, гладкая и красивая, выдержала этот взгляд. У нее были большие, элегантные руки, «чтобы лучше держать ракетку, дитя мое». Она дышала здоровьем, подвижностью. Приучившись к автомобильным ралли, она коллекционировала трофеи, а когда организовывались соревнования по плаванию кролем, плавала как дельфин. Воспитанная в бесшумном мире денег, она чувствовала себя уверенно в политических кругах и была бы главным козырем в избирательной кампании. Блестящая хозяйка дома, она преклонялась перед протоколом и посвящала много времени и сил также общественным делам. Помогала бедствующим семьям и организовывала у себя завтраки для бедных детей. Даже провела месяц на корабле, где занималась проблемами беженцев и эмигрантов, покидающих страну на подвернувшемся судне, в том числе направлявшемся во Францию. Во время их кампании возле Ардеша, колонизированного ее отцом, она присоединилась к команде молодых добровольцев, решивших реставрировать старую римскую церковь. Она одна стоила не менее пятидесяти тысяч голосов.
– А человек с лошадьми? – спросил он, стараясь избежать всего, что могло быть воспринято как ирония. – Что он тебе дает?
– Свое время…
– Ты вышла на рантье.
– Вовсе нет. Есть активные люди, умеющие жить, швейцарцы, англичане, некоторые французы, переселившиеся в другие страны.
– Я бы тоже хотел иметь свободное время, – сказал он. – Время – проблема материальная.
– Он предлагает мне более гуманную жизнь, чем наша.
Лоран стал возражать:
– Ты не можешь сравнивать. Политика требует особого ритма жизни. Это постоянное рабство, особая дисциплина. Это очень подходило тебе.
– Это могло бы мне подойти, – сказала она, – если бы, кроме нашей, так называемой «бригадной» жизни, у нас была бы любовная жизнь!
– А черт, – сказал он негромко.
Это восклицание было не только грубостью, но и сконцентрированным резюме положения. Эти женщины, видимо, не могут понять, что в некоторые моменты они должны стать прозрачными, несуществующими.
– Ты действительно бешеный, – констатировала она с удовольствием.
Лоран продолжал:
– Нет, правда! Ты можешь привыкнуть к иному ритму? К человеку, который будет приносить тебе букетики цветов? Будет любоваться, глядя, как ты выпиваешь?
– Почему бы нет? Мы будем жить медленнее, ближе к природе.
– Что он делал раньше?
– Он недавно разошелся с актрисой-неудачницей. Офелия, которая стала полнеть из-за гландов.
– Спасибо, – сказал Лоран. – Спасибо.
– Мы хотим вновь найти друг друга, сидя в глубоких креслах перед камином и любуясь огнем. Люблю смотреть, как он наполняет трубку светлым табаком и зажигает ее.
– Ты всегда терпеть не могла запах светлого табака.
– Теперь мне это нравится. Мы не будем игнорировать мир, но будем избегать смотреть телевизор, со всеми убийствами в прямом эфире. Хочу, наконец, есть и не бояться, что появятся морщины. Хотела бы начать стареть без паники.
– Ты смешишь меня твоими планами. Полнеть, тебе? Королева грейпфрутов и обезжиренного йогурта. Полнеть, тебе? Это же не с завтрашнего дня начнется. Ты говоришь о будущем, как будто оно принадлежит тебе одной. Помереть и через полчаса можно… Проекты, светлый табак, верный пес – смешно. Ты и двух недель не выдержишь: слишком привыкла к деятельности.
– Посмотрим, – сказала она. – Можно провести опыт. Я оптимистка.
Лоран поднялся.
– Пойду предупрежу моих людей. Им будет трудно пережить твой уход, развод.
– Все знают, что я – вроде свадебного генерала, – сказала она. – Так что буду ли я тут или в другом месте, всем – плевать.
– Полагаю, что отец твой уже выбрал адвокатов…
– Уже сделано. Папа, как всегда, поладит со всеми. Я уезжаю завтра утром в Дублин. Если хочешь, могу тебе позванивать время от времени. Ничто не мешает нам видеться во время моих визитов в Париж.
– Желаю тебе большого счастья, – сказал Лоран. – А автомобили?
– Оставляю «альфа-ромео» в аэропорту, – сказала она. – У тебя остается «омега».
Так они шутили прежде. «Омегой» они назвали свою вторую машину.
– Скорее я возьму такси, – ответил он сердито.
– Делай как хочешь…
Лоран добавил:
– Что-нибудь сказала Филиппу?
– Я держала его в курсе.
– Что он сказал?
– Мы абстрактные родители для абстрактного сына. Он безразличен.
– Он был любезен?
– Он всегда любезен.
– Что-нибудь сказал по поводу моей возможной кандидатуры?
– Ничего. Ничего не сказал. Хотела тебе еще сказать, что я уволила кухарку. Для того, что ты ешь дома, тебе она не нужна.
– А мои рубашки?
– Ими займется Долорес.
Долорес была их домработница. Он иногда встречал ее в коридорах. Лоран почти дрожал, как ребенок, оставленный у дверей приюта для сирот… Роскошное и комфортабельное здание, необходимое для его ранга, вот-вот рухнет. Не будет он иметь голову свободной, а будет погружен в удручающие детали повседневной жизни.
– Когда она бывает здесь?
– Утром, начиная с девяти часов. Она займется всем. Попроси Мирьям ее оплатить. А я закончила выполнять мою общественную работу при тебе.
Она подошла к окну и открыла его.
– Глоток воздуха… Мне нужен был…
Глубоко вздохнула.
– Нужно мне немного заняться физкультурой. Мышцы у меня напряженные, стянутые.
Она легла на плотный палас. Ее остановили слова Лорана:
– Еще один пустяк, деталь…
– Слушаю тебя, Лоран…
– Почему ты сообщаешь об этом уходе именно сегодня вечером?