Все страхи мира

Клэнси Том

— Может, завтра? Пробежимся во время обеденного перерыва?

— У меня обед с начальниками управлений, — уклончиво ответил Райан.

Кларк замолчал и сосредоточил внимание на управлении машиной. Боже мой, когда этот сукин сын поймёт, что с ним происходит? Ведь он такой умный человек — и позволяет себе сгореть на работе.

* * *

Президент проснулся и увидел у себя на груди копну растрёпанных светлых волос и тонкую женскую руку. Несомненно, такая картина в момент пробуждения более чем приятна. Почему я заставил себя ждать так долго, подумал он. Она ясно давала понять, что ничего не имеет против, на протяжении нескольких лет по крайней мере. Ей за сорок, но она стройна и красива, устроит любого мужчину, а президент был мужчиной с мужскими потребностями. Его жена Мариан боролась с болезнью много лет, упорно не сдавалась тяжёлому склерозу, который в конце концов отнял её жизнь, но прежде жестоко расправился

с весёлой, очаровательной, умной и жизнерадостной личностью, светом его жизни, вспомнил Фаулер. Его характер был создан главным образом её усилиями, и он тоже умирал вместе с Мариан тяжёлой, мучительной смертью. Он знал, что это результат воздействия защитного механизма. Столько мучительных бесконечных месяцев. От него требовалась сила, он должен был обеспечить жену стоическим резервом энергии, без которого она умерла бы намного раньше. Однако в результате Боб Фаулер превратился в автомат, утратил человеческие эмоции. Нормальный человек не обладает бесконечным запасом сил, индивидуальности и мужества, и по мере того как из Мариан вытекала жизнь, сам он тоже терял что-то — какие-то чувства, свойственные нормальному человеку. И возможно, не только чувства, признался себе Фаулер.

Удивительным было то, что в результате он превратился в настоящего политического деятеля. На протяжении своих лучших лет на посту губернатора и во время президентской кампании Фаулер предстал перед избирателями как спокойный, бесстрастный, уравновешенный человек. Именно такие качества и хотели видеть американцы у своего президента — к изумлению учёных мужей, предсказателей или всякого рода других комментаторов, которые считали, что знают все, но так и не захотели убедиться в этом сами. Немалую помощь оказало и то, что его предшественник вёл себя во время избирательной кампании до удивления глупо, однако Фаулер считал, что он одержал бы победу в любом случае.

В результате, войдя в Белый дом почти два года назад, он стал первым президентом — после, кажется, Кливленда? — без жены. И не только без жены, но и без обаяния индивидуальности. Авторы газетных передовиц дали ему прозвище — президент-технократ. То, что он был юристом, для средств массовой информации не имело, по-видимому, никакого значения. Как только им удалось найти для него простое прозвище, с которым соглашались все, они превратили его в правду независимо от того, соответствовало оно действительности или нет. Ледяной человек.

Если бы только Мариан была жива и видела это. Уж она-то знает, что он не сделан изо льда. Все ещё оставались люди, помнящие, каким когда-то был Боб Фаулер — страстным адвокатом в суде, защитником гражданских прав, бичом организованной преступности. Человеком, который очистил город Кливленд. Правда, ненадолго, поскольку все подобные победы, как и в политике, преходящи. Он помнил рождение каждого из своих детей, гордость отцовства, любовь жены к нему и к двум детям, тихие ужины в освещённых свечами ресторанах. Он вспомнил, как встретил Мариан на футбольном матче между школьными командами и ей понравился матч не меньше, чем ему. Тридцать лет семейной жизни, начавшейся, когда они оба ещё учились в колледже, и три последних года, превратившихся в непрерывный кошмар, — болезнь, впервые проявившаяся у Мариан, когда ей ещё не было и сорока, через десять лет приняла трагическое течение и закончилась наконец смертью, которая так долго не наступала, но пришла слишком быстро. К этому времени он так измучился, что был не в силах даже пролить слезы. А потом — годы одиночества.

Теперь, возможно, одиночеству пришёл конец.

Слава Богу, что у нас есть Секретная служба, подумал Фаулер. В губернаторском особняке в Колумбусе эта новость быстро стала бы всеобщим достоянием. Но не здесь, не в Белом доме. У входа в его спальню стояли два вооружённых агента, а в зале — армейский офицер с кожаным портфелем, который именовали мячом — название, не слишком нравившееся президенту, однако есть вещи, которые не в силах изменить даже он. Как бы то ни было, его помощник по национальной безопасности могла спать с ним в одной постели и сотрудники Белого дома будут хранить эту тайну. Это, по мнению Фаулера, было поразительным.

Он посмотрел на любовницу. Элизабет была, без сомнения, красива. Её кожа выглядела бледной, потому что работа не позволяла ей проводить достаточно времени под солнцем, но он предпочитал женщин с бледной нежной кожей. Одеяло и простыни сползли в ноги после страстных объятий предыдущим вечером, и её спина оказалась открытой его взгляду; кожа была такой гладкой и мягкой. Фаулер чувствовал её сонное дыхание на своей груди и тяжесть левой руки, обнимавшей его. Он провёл ладонью по её спине, услышал в ответ «хм-м-м» и почувствовал, как она крепче прижалась к нему.

Раздался осторожный стук в дверь. Президент накрыл себя и Элизабет одеялом и кашлянул. Через пять секунд дверь отворилась и в спальню вошёл сотрудник Секретной службы с подносом, на котором стояли кофейник, чашки и лежало несколько распечаток документов. Он поставил поднос на столик и удалился. Фаулер знал, что он не мог целиком положиться в таком деле на обычных служащих Белого дома, но Секретная служба представляла собой американский вариант преторианской гвардии. Агент, который принёс поднос с утренним кофе, никак не выдал своих чувств и всего лишь поздоровался со своим боссом, как называли его все агенты Секретной службы. Их преданность президенту была почти рабской. Хотя агенты Секретной службы вербовались из образованных мужчин и женщин, как правило, они просто смотрели на вещи, и Фаулер понимал, что в мире всегда есть место для подобных людей. Часто те, кто обладает высокой квалификацией и профессиональной подготовкой, должны выполнять приказы и решения своих начальников. Агенты Секретной службы, никогда не расстающиеся со своими револьверами, давали клятву охранять президента, даже если для этого понадобится прикрывать его своим телом, — этот манёвр назывался на их слэнге «схватить пулю», — и Фаулера изумляло, что такие умные люди могут заставить себя выполнить что-то настолько самоотверженно глупое. Но он не протестовал — это делалось ради его благополучия. То же самое можно сказать и об их благоразумии и надёжности. Иногда шутили, что такой обслуживающий персонал трудно найти. Это соответствовало истине: чтобы получить подобных слуг, необходимо стать президентом.

Фаулер протянул руку и налил себе чашку кофе. Делать это одной рукой было неловко, но он справился. По утрам он пил чёрный кофе. Сделав первый глоток, президент нажал на кнопку дистанционного управления и включил телевизор, настроенный на канал Си-эн-эн. Как всегда, главной новостью — там уже перевалило за два часа дня — был Рим.

— М-м-м… — Элизабет повернула голову, и её волосы упали ему на грудь. Она всегда просыпалась медленнее его. Фаулер провёл пальцем по её спине, и Элизабет прижалась к нему в последний раз перед тем, как открыть глаза. И сразу в панике подняла голову.

— Боб!

— Да?

— Кто-то заходил сюда! — Она показала на поднос с чашками. Ей было ясно, что Фаулер не выходил из спальни за кофе.

— Налить тебе кофе?

— Но, Боб…

— Послушай, Элизабет, агенты, стоящие у двери, знают, что ты со мной. Разве мы скрываем что-то ужасное? Да и от кого скрываем?

Черт побери, здесь, наверно, полно микрофонов. — Никогда раньше он не говорил этого. Он не был уверен, установлены микрофоны в его спальне или нет, и не хотел задавать вопросов. Но этого следовало ожидать. Профессиональная мания преследования Секретной службы не позволяла агентам доверять Элизабет или кому-нибудь другому — кроме президента. Поэтому, попытайся она убить его, телохранители хотели знать об этом, чтобы распахнуть дверь и ворваться в спальню с револьверами наготове — ворваться и спасти «Ястреба» от его любовницы. Скорее всего микрофоны всё-таки были установлены. Может быть, и видеокамеры? Нет, камер, наверно, не было, но подслушивающие устройства скрывались где-то наверняка. Фаулеру эта мысль показалась даже несколько возбуждающей, хотя авторы передовиц никогда в это не поверили бы. Только не Ледяной человек.

— Боже мой! — Такая мысль не приходила Лиз Эллиот в голову. Она приподнялась, и её обнажённая грудь колыхнулась перед его глазами. Однако Фаулер не был сторонником утренних развлечений. Утро предназначалось для работы.

— Я ведь президент, Элизабет, — напомнил Фаулер, когда она разжала свои объятия. Тут и ей пришла в голову мысль о скрытых видеокамерах, и она поспешно накинула одеяло. Фаулер улыбнулся, подумав, насколько все это глупо. — Налить тебе кофе? — повторил он.

Элизабет Эллиот едва не хихикнула. Она лежит в кровати президента совершенно голая, а у двери спальни стоят вооружённые охранники. А Боб к тому же впустил кого-то в комнату! Это просто невероятно. Интересно, накрыл ли он её одеялом? Ей захотелось спросить об этом, но затем она удержалась от вопроса, опасаясь, что он продемонстрирует своё несколько искажённое чувство юмора, которое бывает наиболее забавным, когда Фаулер добавляет к нему немного жестокости. И всё-таки… Разве у неё когда-нибудь был такой хороший любовник, как он? Первый раз — столько лет назад, но тогда он был таким терпеливым, таким… почтительным. С ним было так легко иметь дело. Эллиот улыбнулась про себя. Его можно было заставить поступать именно так, как ей хотелось, когда хотелось, и он повиновался с такой готовностью, потому что ему нравилось доставлять наслаждение женщине. Интересно, почему? — подумала Элизабет. Может быть, он хочет, чтобы его вспоминали. В конце концов он — профессиональный политик, а все они мечтают, чтобы в учебниках истории о них осталось хоть несколько строк. Ну что ж, он добился своего, так или иначе. Каждый президент оставляет след в истории, помнят даже Гранта и Хардинга, а сейчас происходит такое… Но даже в отношениях с женщинами ему хотелось, чтобы его помнили, и потому он поступал так, как требовала она, — если только у женщины хватало ума попросить.