Всё в моей голове

Чаплыгин Виктор

Холка коня жестко толкнула голову казака, и он проснулся. Степь все та же, и уже горячее солнце.

– Эй, Муха, – спросил Семен вожака, – а что делать-то будем далее? Как жить? И баб у нас нет, и домов.

Казаки и крестьяне рассмеялись такому вопросу. Семен был самый молодой, не было и 18 лет. Муха поднял опять руку, и кони пошли рысью. Поравнявшись с Семеном, атаман сказал громко, чтобы все слышали:

– А так и будем жить, баб найдем в соседних поселениях, а нет, так и калмычки подойдут, чем не бабы, а то, что по-нашему ни бельмеса, так это даже лучше, чо с бабами лясы точить, они для другого!

Грянул хохот.

– А делать будем то, что и делали – набеги, может и торговать будем, казна-то у нас не маленькая.

Да, все знали – Муха со своим сотоварищем Липой Антоном вовремя забрали котомку с деньгами и золотом из избы атамана Касьяна, убитого «суворовцами».

– Не робей, паря! Бог

поможет и счастье казацкое.

– А говорят, калмычки страшные и корявые, – не унимался Семен.

Компания снова пустилась в хохот.

– А тебе чо, Сема, нужна графиня или царица? Ты себя-то в зеркало давно видел?

Хохот снова грохнул над отрядом. Сема сконфужено замолчал, проронив:

– Вот вы балбесы, лишь бы посмеяться, а дело сурьезное.

Беглецы не знали, что преследование их было прекращено. Основные силы Пугачева были разгромлены, и сам атаман (батюшка), преданный уральскими казаками, уже едет в телеге в клетке в Петербург. Тысячи захваченных бунтовщиков гнали колоннами на суд к губернаторам. Разрозненные небольшие отряды войска Пугачева еще прятались в лесах и предгорьях Урала. Но уже скоро их переловят и многих казнят регулярные войска. Но многие «пугачевцы» избегут судьбы атамана и рассеются по бескрайним степям и лесам России. Так и наши герои ушли от наказания.

На пятые сутки этот небольшой отряд подошел к речушке, бегущей то в овражках, то по голой степи, а где-то недалеко виднелось небольшое озеро. Встали на отдых, да и порешили – хватит бегать, пора и остановиться.

Никто из отряда не был женат, все были молоды и полны сил. Старшему – Мухе – тогда было лет 27. Конечно, были у многих уже женщины в судьбе, но это были редкие и ничему не обязывающие встречи. А вот такого семейного опыта, как было в их семьях в детстве, конечно не было. Совсем молодыми они ушли с Пугачевым, и в головах был только разбой, лихость, да сабельная рубка. Несколько иначе дело обстояло с крестьянами, что увязались с казаками в степи. Ануфрий – тот постарше, лет 25 крепостной у барина, он с утра до ночи работал в поле. А зимой на скотном дворе. Там и познакомился с девкой-дояркой. Нравилась она ему, и он ей, но барин так и дал им жениться, а потом сам над девкой надругался. Вот за это-то Ануфрий его и лишил жизни при подходе Пугачевских войск. Лишил не только его, но и всю его семью: и двоих детей, и жену барина. Такие деяния Пугачев не приветствовал. За барина-то Бог с ним, а вот малых он не разрешал казнить. Ануфрий как-то ушел от ответственности, хотя на него сосед донес атаману. Второй крестьянин был парень лет 20 – Иван. Этот щуплый на вид, небольшого росточка, обладал рыжими, как огонь, волосами. И кличку ему дали казаки – Рудый. Иван ушел вместе с Ануфрием, потому что помогал тому расправиться с семейством барина. Он первым барина-то и ударил батогом по башке. Опыт конечно и у него, и у Ануфрия в хозяйстве был, и жилка крестьянская в них имелась. И как бы не издевались над ними незлобно казаки, эти оба цену себе знали. Да ведь и казаки-то не были лыком шиты – с детства их приучали к хозяйству, всяким работам, не только рубить саблей и стрельбе.

Муха лихо спрыгнул с каурого и похлопал его по шее.

– Ну что, робята, думаю, далее нам нет надобности. Остаемся здесь. Смотри, какая красота – река, болотца, а там далече еще речка есть, и калмыки недалеко ходят – есть чем поживиться.

Казаки и крестьяне окружили атамана, и все соглашались остаться. Пошли в разведку Степан и Федор, Муха приказал осмотреть все по кругу версты две-три. Те на коней и умчались. Остальные начали обустраиваться.

Глава 2

Землянки

Так как лесов поблизу не было, то Ануфрий предложил копать землю, как для погреба, а сверху стелить камышом. Лопаты было две, вот и пошла работа. Земля было хорошая, чернозем и на два штыка. Казаки и Ануфрий были довольны, можно по весне и зерно посадить, если семенами разжиться, да пару сох заиметь. Пока копали, уже и вечер наступил; пока получилась одна землянка, но просторная. У реки нашли несколько палок, принесенных видимо течением – они пошли на перекрытие, а на них увязали камыш. Вход сделали со ступеньками, и даже дверь из палок и камыша вышла. Постелили внутри камышом – вот и постель готова. Но вот беда – голод не тетка. А из еды-то ничего больше не осталось. Благо возле речки нашли родничок и воды набрали. Кони-то что – пошли к речке и там и водица, и трава есть неплохая, не вся выгорела на жарком степном солнышке. А вот людям есть-то нечего. А тут подъезжают Степан с Федором, довольны, рожи красные.

– Эй, атаман, принимай подарки! – и на постеленную свитку ложатся лепешки, кумыс в кувшине большом и куски баранины. А в маленьком мешочке соль и сахар.

– Откуда такое лакомство? – загалдели все.

И Степан рассказал:

– Объехали

мы, значит, по кругу в две версты, как было наказано, ничего нет. Правда, небольшой лесок у реки нашли. И уже домой собрались, как видим, дымок над степью. Ну, мы туда. Но близко не подошли – коней оставили в овражке, а сами ползком к дымку. А там видим, калмыки костры жгут и, видно, к ужину готовятся. У нас с Федором аж слюна потекла – так жрать захотелось. Пошли мы к ним смело. Те сначала перепуганные были, а потом поняли, что нас двое и мы им ничего плохого не хотим. Старший калмык нас пригласил отужинать с ними. Ну, мы конечно согласились. Оказывается, они тоже скрываются от царских нукеров, те их на службу рекрутируют. А их уже много в страну Китай ушло от этого рекрутства. А эти остались, боязно так далеко на чужбину. Мы-то с Федей тоже им нашу жизнь рассказали. Проводили они нас и дали с собой еды. Я им дал свои два пятака и спросил можно ли у них чего купить. Сказали: «Всегда пожалуйста. Особенно скот и коней».

Пока рассказ шел, два казака уже зажарили на костре баранину и кипятку согрели и всех пригласили на полянку к ужину.

– Вот так удача! – атаман с ухмылкой поглядывал на свой люд и уже мыслил, как с калмыками дружить далее. Деньги-то были и немалые.

– В речку мыться и спать теперь, – сказал Муха и караульным поставил казака Антона.

После такого ужина и тяжелой работы, чистые и сытые беглецы уснули как убитые, и ночь пролетела как мгновение. Снилось-то всем разное. Кому родная станица, кому бабы, кому война. Муха спал и ничего не видел. Лишь под утро к нему во сне пришел батя и надавал вожжами по заднице, за какую-то провинность, а за какую, Муха так и не понял. Утро было яркое, теплое. Прыгали кузнечики, летали у речки стрижи, и плескалась рыбка. С утра решили отправить делегацию к калмыкам, просить продать зерно для посадки, фураж для лошадей, может через них и закупить на хуторах телегу и соху и другие разные мелочи для жизни, рыбалки и охоты.

Глава 3

Нино

Поехал Степан и Ануфрий. Остальных Муха организовал рыть новую землянку и погреб для продуктов. А сам пошел в поле отмерить для посадки озимых кусок землицы. Полных шагов двести на двести – то для пшенички и еще одно поле – для овса. А недалеко и под огород разметил несколько делянок. Муха мерил, а сам был далеко отсюда – все мысли были о своей станице, отце и матери, и сестричке. Сердце сжималось от того, что ведь не сможет он их повидать, а ежели объявиться, то сами же казаки и замордуют, и сдадут. А еще вот о чем думал Муха, устав от шагов по степи и упав на ковыль отдохнуть – думал он о той девице, которая жила на окраине станицы в семье бедного казака Антонова. Виделся с ней Муха всего-то два раза (накануне его ухода с Пугачевым). Чернявая, тонкая как тростинка, с большими темными глазами, девушка очень понравилась казаку. Первый раз у речки она даже говорить с ним не захотела. Он спросил, как ее зовут, и хотел за руку подержать, но та руку вырвала, одарив его сверкающим взглядом своих черный глаз, и быстро ушла с ведрами к дому.

Степан разузнал, что девушка не родная дочь Антоновых, а приемная. Привез старший казак ее с похода, когда были на Кавказе. Совсем молодой девчушкой бежала она из дома, потому что отец – богатый грузинский князь – хотел выдать ее за старого богатого своего товарища. Девушку тогда звали Нино. Отец и слушать не хотел протестов дочери, а ее желание выйти замуж за бедного коновала Томаза – считал глупостью и блажью. С его желания и отправили Томаза в армию Ираклия (тот был в союзе с Екатериной «против турок»), и провели сватовство со старым князем. Нино были противны слезящиеся глаза старика и его прикосновения к ней. Узнав, что недалеко стоит часть казаков и что они отправляются на войну, девушка решила уйти к ним и с ними на войну сестрой милосердия, а там найти своего любимого. Так и сделала. Ночью она взяла с собой немного еды, пару платьев и верхнюю одежду, обувь и свои драгоценности, да небольшие портреты отца, матери и сестры, забрав своего любимого коня Марко, ускакала к казакам. В стан она попала под утро. Ее остановили дежурившие верховые и провели к полковнику. Тот удивился такому поступку, но так как сам был очень большим демократом, то решил оставить девицу в обозе с санитарами, а приглядывать за ней казаку Антонову пожилому, но очень добропорядочному, которого полковник знал по многим совместным походам. В обозе Нино научили перевязывать раны, ухаживать за ранеными и больными, жить она была определена в палатку к двум девушкам-санитаркам. Так началась ее новая жизнь. На фронте девушка искала своего Томаза несколько месяцев, но все безуспешно, хоть и полковник помогал, и другие офицеры. Один из них попытался ухаживать, но Нино его отшила, да и Антонов нажаловался полковнику. Тот вызвал хорунжего и отчитал, мол нечего разводить шашни, неровен час отец ее найдет, и тогда скандал. И надо сказать многим в полку она нравилась – гибкий стан, красота лица, движения быстрые и отточенные.