Все впереди
Шрифт:
— А ты можешь размыслить здраво?
— Нет. Здраво,да еще размыслитья не могу!
— Ты, конечно, имеешь право встречаться. И по закону и так. Но рассуди сам: разве принесут им пользу такие встречи? Это же сплошные душевные травмы, это…
— Ты, разумеется, прав, — овладев собой, прервал Медведев. — В такой жизни мало хорошего. Но запомни: дважды в месяц я все-таки буду видеться с сыном! А с дочерью даже чаще, она уже взрослая.
— При одном условии…
— Никаких условий! Никаких!
— Нет,
— Что ты имеешь в виду? — Медведев опять начал терять самообладание. Гость не уходил, тянул волынку:
— Ты будешь видеться, если… если они этого пожелают.
— Я согласен! — сказал Медведев. — Если они пожелают!
Михаил Георгиевич наконец вышел из летней медведевской резиденции.
«Я, кажется, выгнал его, — подумал Медведев. — И у меня дрожат руки. Маруся, а ты не знаешь, почему у меня дрожат руки? Ты знаешь, конечно. Ты все на свете знаешь, даже это. А знает ли об этом твой Женя? Ты-то уверена, что он тоже, знает, даже убеждена. А вот я все еще сомневаюсь…»
Балкон у Зуевых не закрывался целое лето, но там, вдалеке, уже не виднелся ни лес, ни поле. Подмосковный городок в отчаянной жажде самоуничтожения спешил соединиться с Москвой, раствориться в ее всепоглощающей каменной плоти. Самоуверенность этой гремящей, полыхающей жаром стихии не знала пределов. Даже на самые грозные явления природы город не обращал никакого внимания, он жил по своим законам, созданным им же самим и лишь для себя.
Вечером девятого июня 1984 года плотная воздушная волна ворвалась через балкон в квартиру Зуева. Она разметала бумаги и оснастку недостроенных кораблей, опрокинула сосуды с пахучими жидкостями. Он потратил больше недели, чтобы навести в своем ковчеге прежний порядок. Об ивановской, костромской и владимирской трагедии Зуев узнал от своей сестры Светланы.
У нее тоже имелся свой ключ, хотя она и приезжала сюда реже Натальи. Иванов бывал здесь и один, но Зуев особенно радовался, когда они приезжали оба и с детьми — двумя мальчиками, для которых, собственно, и строил свои корабли…
Но эта мысль, мысль о том, для кого он строил модели, была покамест не осознана Зуевым.
Звонок, предупреждающий о приезде гостей, и возня у входа вызвали волнение, похожее на предпусковое,но чувство разочарования тотчас сделало Зуева вялым и апатичным. Ивановы приехали без детей… Да, они прикатили без мальчиков, зато с Валей — сестрой Иванова, а также с обширной сумкой всевозможных бутылок. После приветствий женщины сразу же оккупировали кухню и ванную.
— Так-то ты борешься с этим злом, — съехидничал Зуев и пощелкал по одной из бутылок.
Иванов в свою очередь пощелкал по брюху одного из фрегатов:
— Так-то выполняешь продовольственную программу. Ну, что? Медведев тебе звонил?
— Обещал явиться в двенадцать ноль-ноль.
— Уже второй час! Хочу есть! — Иванов пошел на кухню, но вернулся ни с чем: — Ругаются, как будто я виноват, что хочу есть.
В ожидании приглашения за стол Зуев рассказал анекдот про молодого Медведева:
— В то время он делил людей всего на два разряда: одни, мол, с юмором, другие — без. Однажды Дима вздумал проверить, которых больше. Подходит к мороженщице, спрашивает: «Мороженое горячее или так себе?» Она как окрысится на него: «Пшел ты…» Он через два квартала к другой мороженщице с тем же вопросом. К третьей, к четвертой…
— Ну и как?
— Одна только не обругала. Милый, говорит, с самого пылу, вишь, говорит, аж пар на всю Верхнюю Масловку!
— Нашел на ком проверять.
— Он купил у нее сразу пятнадцать порций. Мы взяли две и ушли.
— Не оглядываясь, — уточнил Иванов. — Я тебе не рассказывал? Мы как-то бродили с ним по Цветному. Я говорю: «Чего ты так часто оглядываешься?» А он: «Ты знаешь, иногда мне кажется, что я дух. Бесплотное существо. Вот и смотрю, есть ли у меня тень…»
— А день солнечный был? — засмеялся Зуев.
Нарколог высказал предположение, что Предсказатель событий сегодня вообще не приедет.
Зуев сам удивлялся, почему нет Медведева. Ведь обычно-то он никогда никуда не опаздывал! Если, конечно, не считать того злополучного дня рождения Любы, на даче Зинаиды Витальевны… Зуев ясно помнил тот день и обстоятельства того дня. Его музыкальный слух не отличался особенной остротой, но баркарола, которую Люба играла в тот день, нередко звучала ему особенно в часы полусонного бреда. Сейчас он подкатился к низкому стеллажу, включил проигрыватель и поставил «Времена года». Вероятно, он ставил эту пластинку чаще других… Женская реакция на музыку была своеобразной: в кухне тотчас раздался крик, не допускающий двух толкований:
— Маль-чики!
О, этот помидорный салат, с укропом и луком, орошенный золотым подсолнечным маслом! И кто устоит против рюмки холодной прозрачной водки при виде такого салата? А тут еще разогретые, купленные в терпеливой очереди чебуреки. Зуев не сознавался в том, что благодаря Наталье и довольно своеобразному стилю своей жизни становился еще и гурманом. Тем более не могла посетить его крамольная мысль о том, что годы, прожитые в таком оскорбительном состоянии, оказались содержательней предыдущих.
Иванов отказался от водки. Он без всякого тоста выпил полбокала шампанского, а потом вслушивался в эти тосты с ухмылкой:
— Поразительно, с каким умением зло приспосабливается к обстоятельствам.
— Ты… опять об этом? — Зуев пощелкал по бутылочному стеклу.
Иванов сказал:
— Есть великолепный кавказский обычай. Говорить больше, чтобы меньше пить. Отсюда и обилие тостов. У русских же было принято пить до дна, но всего один раз. Представляешь, что получается, когда обычаи разных народов сливаются?
Валя сунула вилку в руку своего брата:
— Сашка, не будь занудой, ешь чебуреки! Они ж остывают.
Женщины продолжали разговор о Медведеве и Любе. Оказывается, они знали предмет обсуждения значительно лучше Иванова.
— Почему он не женится? — удивлялась Светлана.
Наркологу не хотелось долго думать, и он сказал:
— Потому что Медведев слишком брезглив. На молодой стыдно, а надкушенный пряник его не устраивает.
— О, боже! — возмутилась сестра Валя. — Как будто сам-то он не надкушенный!