Всегда начеку
Шрифт:
Зрительный зал был полон. Администратор кинотеатра принес стул и поставил его в проходе у стены. Куозис сел, положил на колени тяжелые, большие руки, откинулся назад. Стул жалобно заскрипел под его тяжестью. «Чего доброго, развалится», — с усмешкой подумал майор.
Свет погас. На экране появились знакомые лица — хулиганы, пьяницы, дебоширы. Конечно, это был отнюдь не «Фитиль», техника съемки не на том уровне, все-таки любители делали. Но зрители от души хохотали, узнавая тех или иных людей, снискавших в городе печальную известность своими похождениями. В журнале были и натурные съемки, и мультипликация, и фотографии.
Майор не смеялся, лишь иногда улыбался уголками губ. Не потому, что
Зажегся свет. Опоздавшие зрители протискивались к своим местам. Вновь застрекотал аппарат. Куозис встал, намереваясь уйти. Время позднее, сегодня ляжет пораньше, чтобы завтра до солнца быть уже на реке.
На экране тоже была ночь. Колеблющееся пламя свечи выхватывало окно, за которым в темноте притихло село. Над столом склонился человек, он что-то пишет. И вдруг — выстрел. Человек падает. Убит пятый по счету председатель сельсовета, и теперь никто больше не хочет садиться на это место...
У Куозиса тревожно сжалось сердце. Сам еще не зная почему, он вернулся и сел на свой стул. То, что происходило на экране, было не просто знакомым, уже известным. Нет, это был рассказ и о его, Куозиса, жизни, о том, что он сам лично видел. Он не раз встречал и таких вчерашних бандитов, как Марцинкус, решивший порвать с лесной жизнью. И Филинов, в которых неистребима фанатичная жестокость к инакомыслящим. И главарей банд, вроде Домового, доводилось майору видеть не только в кино. А братья Локисы — это его братья. По духу, по борьбе, по пережитому. Вместе с ними он ликовал и радовался восстановлению Советской власти в Литве летом сорокового, вместе с ними защищал эту власть в трудных боях сорок первого, партизанил, а после освобождения Литвы от гитлеровских захватчиков поднимал родную землю из пепла и руин, мечтал вместе с ними о новой, социалистической Литве и отстаивал эту Литву от всяческих недобитков.
Куозис, сидя в темном зрительном зале, словно забыл о настоящем. Фильм перенес его в прошлое, и он заново переживал свою собственную жизнь, о которой в кинокартине не говорилось, но о которой напоминала чем-то судьба старшего из Локисов — Бронюса...
Что он знал в жизни до сорокового года? Горе, нужду, подневольный труд, солдатчину. Мальчишкой начал работать у кулака: отец-рабочий не мог прокормить на свои скудные гроши всю семью. Мозоли на руках Стасиса появились рано. За любую работу брался, какая попадалась. Разбираться и привередничать не приходилось: безработица. Колесил по Литве в поисках работы. Валил лес, копал канал, шагал за плугом.
В конце сорокового года секретарь Мажекяйского уездного комитета партии, знавший Куозиса еще раньше, посоветовал ему пойти на работу в милицию.
Война застала молодого участкового уполномоченного в местечке Жидекяй, волостном центре. Только недавно Стасис получил форму, до этого ходил в обычном гражданском костюме с повязкой на рукаве. И вот эта форма, которой он так гордился, чуть было не стала виновницей его гибели за несколько часов до начала войны.
В субботу 21 июня Куозис вместе с милиционерами Микнисом и Кундратасом возвращался домой после кино и танцев. Путь лежал мимо кладбища. Остановились закурить. И едва вспыхнула спичка, из-за крестов раздался выстрел, другой, третий. Пули просвистели над самым ухом. Милиционеры бросились на землю, поползли туда, откуда стреляли. Но там уже не было никого. Обшарили все кладбище, но тщетно.
Только на следующий день, когда стало известно о нападении гитлеровцев на нашу страну, Куозис узнал, что стрелял племянник генерала Алякавичуса, бежавший из заключения. Впрочем, в те дни было не до генеральских племянников, да и до дядюшек руки тоже не доходили.
Обстановка была тревожная. Бомбежки. Подняли голову фашистские прихвостни, стреляли в активистов из-за угла, раздували панику. Наши войска отступали.
Куозис с товарищами добрался до уездного центра. В Мажекяе уже не было наших войск, в помещении отдела милиции важно восседал полицейский в старой форме. С ним разговор состоялся короткий. По городу было опасно ходить: могли убить. Обыватели попрятались в подвалах, улицы пустынны. Двери банка распахнуты настежь. Милиционеры вошли, надеясь найти кого-либо из служащих и узнать обстановку. Никого. А деньги лежат пачками — не до них. Нет, подумали милиционеры, негоже оставлять врагу наши советские рубли. Им здесь не место. Набили рюкзаки пачками червонцев, отыскали две автомашины и трактор. К милиционерам присоединились пограничник, работник уездного комитета партии, некоторые советские служащие. Небольшой отряд двинулся на восток.
Нелегкий это был путь. Стычки с немецкими парашютистами, бандами националистов. Отряд прошел через Литву, Латвию и Белоруссию до Орши, а потом до Великих Лук. Из Мажекяя уходило полтора десятка человек, вооруженных винтовками и наганами. К Великим Лукам пришло более двухсот, с противотанковым орудием, с пулеметами, с трофейными автоматами. И здесь милиционеры сдали в банк несколько миллионов рублей, которые они пронесли от западной границы через три республики...
А в марте 1942 года стрелка 16-й Литовской дивизии Куозиса неожиданно вызвали к секретарям ЦК Компартии Литвы Снечкусу и Приекше.
— На родину хочешь?
— Еще бы! Только вроде нескоро ее доведется увидеть, да и то ежели фашистская пуля помилует.
— Можешь и раньше.
— Вы не шутите?!
— Нет, мы хотим предложить тебе отправиться в Литву. Только прийти туда ты должен не с одним автоматом, а и с запасом знаний...
Знаний пришлось набираться целый год, изучать трудную науку ведения войны в тылу врага. Лишь в июле сорок третьего с аэродрома под Старой Руссой поднялся в ночное небо самолет с пятью разведчиками. Пролетели над линией фронта, обозначившейся яркими точками разрывов снарядов, долго шли над темными лесами, пока не увидели огоньки костров. Пора! Над головой с резким хлопком раскрылся парашют. Земля надвигалась быстро, неизвестная, враждебная, подстерегавшая тысячами неожиданных опасностей.
Приземлились в районе озера Нарочь, на границе Белоруссии и Литвы. Куозис был направлен в партизанский отряд «Маргирис», которым командовал Бараускас. По соседству действовали другие отряды. Они готовились к переходу в Литву, под Вильнюс, в пущу Рудникай.
Перешли в сентябре.
Старшина Куозис с головой ушел в работу. Разведки, стычки с гарнизонами фашистов, бои с карателями из местных националистов, операции по подрыву мостов и вражеских эшелонов.
Однажды Линаса (под такой фамилией знали Куозиса в партизанах) командование послало в только что созданный отряд «Миртис окупантамс», костяк которого состоял из бежавших военнопленных. Надо было оказать им помощь в организации, передать опыт партизанской работы. Командир отряда попросил Линаса возглавить группу, которая должна была взорвать железную дорогу Вильнюс — Лида. Эту дорогу гитлеровцы берегли как зеницу ока. Вдоль полотна через каждые двести метров были построены дзоты, постоянно ездили патрули на дрезинах. Как подобраться незаметно?
Но Стасис нашел выход. Вдвоем с товарищем он снял вражеского часового у дзота и заложил мины. Эшелон с важным грузом, спешивший к фронту, пошел под откос. Это был третий состав, который лично подорвал Куозис.
Он продолжал участвовать в самых опасных, рискованных операциях и тогда, когда партизанское командование перевело его в отряд «Шарунас» комиссаром, чтобы укрепить этот молодой отряд, сделать его более боевым. Отряд базировался в лесах Алитусского уезда и причинял захватчикам много неприятностей: уничтожал десятки километров телефонных линий, сжигал полицейские посты, громил немецкие гарнизоны в больших селах, взрывал склады. И во всех операциях впереди был комиссар Куозис — Линас.