Всегда начеку
Шрифт:
От раскаленной «буржуйки» пышет жаром, пляшут по стенам багровые отсветы пламени. Мужчина, которого милиционер привел с улицы, обросший, с ввалившимися щеками, рассказывает, едва шевеля бледными, непослушными губами.
— С Охты я. К жене и дочке на Васильевский. Все у нас живут на заводе, а мне ходить нужно, семью поддерживать.
Медведев подвигает к рассказчику кружку крутого кипятку и, подумав, вытаскивает из кармана маленький кусочек хлеба — темного, похожего на кусок земли — все, что осталось от дневной нормы.
Пришел март. Городу грозила новая блокада — ледяная. Думалось, не будет силы, чтоб разбить ледяные оковы, убрать снежные бастионы, что поднялись чуть не до второго этажа.
Невский оживился. Все, кто мог двигаться, взяли в руки ломы и лопаты. И нет-нет да вдруг слышал старшина Медведев среди стайки девчонок, одетых в огромные, не по росту ватные штаны, сначала робкий, а потом радостный, как будто довоенный смех.
Снег и лед возили на санках, сваливали в Неву и Мойку. Город был убран и вычищен. Ему не грозили эпидемии.
А потом был первый трамвай. И все стояли и плакали, смеялись и хлопали в ладоши, как в театре. А вагоновожатая, говорят, даже остановила вагон не на остановке: слезы застилали ей глаза.
И люди подходили к старшине Медведеву и сообщали об этом, как о чем-то важном и необычном, хотя он сам уже обо всем знал. Они были обыкновенные и необыкновенные — ленинградцы, выдержавшие эту зиму. Дети со взглядом взрослых и девушки, которых можно было принять за старух. И нельзя было понять, от чего почернели их лица. То ли от копоти и сажи, когда топили они свои печурки, разламывая на дрова шкафы и стулья, то ли от страшного голода.
Много странного было на Невском в тот год. Иному рассказать — не поверит. Город возвращался к жизни. Но она была так непохожа на прежнюю, мирную. В скверике у Казанского резеду и левкои сменила картошка и капуста. Как они нужны были — эти овощи — людям, ослабевшим и истощенным! А особенно школьникам; ведь даже летом они занимались в подвалах, на случай внезапной бомбежки или обстрела.
Первую блокадную зиму Андрей Медведев выдержал, а зимой сорок третьего слег. Опухли ноги, десны болели и кровоточили. И помогли не столько лекарства, сколько воля и сознание того, что каждый человек нужен там, на посту.
Весной он снова стоял на Невском. Похудел так, что сам себя не узнавал. В зеркало не смотрелся. Но однажды зашел к фотографу на площади Островского. Решил — после войны интересно будет на себя посмотреть. Эту карточку он потом показывал своей сестре и бывшим односельчанам и в шутку спрашивал:
— Вот, разыскиваем. Не знаете — кто?
А те, ничего не подозревая, отвечали:
— Такой в нашей деревне никогда не жил.
В январе сорок четвертого последние снаряды рвались на ленинградских улицах.
27 января — кто из ленинградцев не помнит этой даты! — над городом расцвели гирлянды праздничного салюта. Старшине Медведеву повезло. Он был в тот вечер на посту, видел, как ликовал измученный, но победивший Ленинград. Какое это счастье — снова спокойно ходить по улицам!
Но к радости у Андрея Яковлевича примешивалась тревога: как-то там, в деревне?
Все рассказала газета. Попалось на глаза знакомое название — Веселки — его деревня. Строчки запрыгали, поплыли. Отца и четырех сестер расстреляли фашисты. Дознались через полицаев, что Андрей служит в милиции. А младший брат ушел в партизаны.
За мужество в военные годы наградили старшину Медведева орденом Красной Звезды и тремя медалями.
А мирные дни принесли ему прежние заботы. Не однажды он рисковал собой, вступая в поединок с опасными преступниками.
Но риск риском (работа в милиции особенная, здесь без него не обойтись), а Медведев никогда не забывал о той неприметной на первый взгляд стороне службы, которая зовется профилактикой. За долгие годы изучил он свой участок до каждой трещины в асфальте. Редкий прохожий с ним не здоровался, и для каждого у него было нужное слово.
Помнит и сейчас Андрей Медведев двух дружков с Невского, 18, — Генку Голякова и Витьку Богданова. Парни пьянствовали, работали от случая к случаю, и не прочь были руку в чужой карман запустить. Старшина не раз встречал их во время своего дежурства. Как бы невзначай заводил разговор.
— Что ж, ребята, с Ленинградом хотите расстаться? Это не сложно. А ведь вы молодые, здоровые. Жить-то надо интересно!
Конечно, они изменились не вдруг, но устроились на работу и с дурной привычкой — пить — решили расстаться. И конечно, на них не один постовой влиял. Ему помогали многие.
Однажды старшину перевели на другой перекресток. Медведев возражать не стал. Но после дежурства вызвал его к себе начальник:
— На этот пост больше не выходи, возвращайся на старый. Граждане звонками замучили. Все спрашивают: где же наш постовой?
И вновь выходил он на угол Герцена и Невского. Следил за порядком, штрафовал неосмотрительных пешеходов.
Вернулся из заключения Карпов. Отбыл срок за карманную кражу. Нашел старшину Медведева.
— Не забыл, как мы в последний раз встретились?
Медведев помнил. Парня преследовали несколько человек. Женщина подбежала к старшине.
— Деньги он у меня в автобусе...
Не уйдет, решил Медведев. Он уже узнал в бежавшем Карпова (не раз приходилось с ним беседовать и даже в отделение водить). Знал Медведев и лазейку, которой воспользуется преступник, чтобы улизнуть от погони. У выхода из проходного двора они встретились.
— Выйду — порешу, — злобно прохрипел ему тогда Карпов. И вот вышел.
— Ты, старшина, извини за старое. Дело ты мне раньше говорил.