Всегда подавать холодным

Гаврилов Макс

Вагин бросил играть и отставил гитару, затем подкрутил ус и продолжил:

– Так вот, господа. Некий штабс-капитан решил приволокнуться за женой купчишки и повадился к нему в дом играть. К слову, до карт этот штабс-капитан уж очень везуч был. И вот, стало быть, как-то вечером…

Дверь в гостиную вдруг распахнулась, и на пороге возник Захар с двумя большими корзинами провианта. Он молча принялся накрывать стол.

– Ну же, поручик, не томите! – проговорил из угла Гуревич.

– Они сели метать, – продолжил Вагин. –

К полуночи купчишка проиграл весь капитал, лавку и дом.

– Как же это? – глупо спросил корнет.

– Очевидно, молча, – мрачно усмехнулся Монтрэ.

– Но штабс-капитан предложил немыслимую ставку, – Вагин театрально поднял брови. – Он поставил всё выигранное и предложил купчишке сыграть на жену.

– Да прекратите издеваться, поручик! – расхохотался Брамс. – Этого не может быть!

– Может, господа, – мрачно подал голос Порядин. – Более того, всё так и было, я слышал об этом случае от князя Бренверна.

– И что же, поручик? Неужели отыгрался купец? – насмешливо спросил Монтрэ.

– Куда там! Проиграл и жену, – рассмеялся Вагин. – Штабс-капитан наутро написал прошение об отставке и с деньгами и красавицей сбежал в Польшу. Дом и лавку оставил купчишке и в Гродно больше не появлялся.

– Да, история, – вздохнул Монтрэ. – Обычно увлечения женщинами дорого обходятся для кошелька, а тут…

– Что вы имеете в виду, Жиль? – усмехнулся Мишарин. – Дамы вправе рассчитывать на знаки внимания, разве нет?

– О Василий, разумеется, это так, но ведь любовь, о которой они так любят болтать, не должна зависеть от звона монет. Вижу, вы не согласны, я сейчас попробую объяснить.

– Извольте, друг мой!

– Я не стану говорить за всех дам, боже меня упаси, но! Но господа, иные из них, начитавшись сентиментальных романов и находясь в ударе нежных чувств, дарят тебе ночи страсти, пылкие письма и ещё чёрт знает какую околесицу. Но проходит время, и вот уже начинается игра прагматизма и пересчёт активов!

Рихотин наблюдал за графом Порядиным. Было очевидно, что разговор ему неприятен, при первых измышлениях Монтрэ на лицо Ивана Францевича набежала густая тень, он откинулся на спинку кресла и вновь закурил сигару. Между тем Монтрэ не замечал его раздражения:

– Теперь все ваши подарки и презенты оцениваются. Потом сравниваются с подарками, полученными более удачливыми подругами, и, если вы не русский князь, осыпающий любовницу бриллиантами, вы уже видите надутые губки, потухший взор, иногда даже слегка припухшие от слёз веки… Только не пытайтесь понять или, боже вас упаси, спрашивать о причине испорченного настроения! Никогда вам ничего не скажут прямо!

– Вы сгущаете краски, Монтрэ!

– Я? Ничуть не бывало! В конечном итоге, если подсчитать затраты, знаете, что выходит?

– Что же?

– Когда я ещё жил в Париже, на улице Вотрель был превосходный бордель. Говорят, сейчас он совсем испортился, и в этом вина этих отвратительных и скучных санкюлотов.

Так вот там любая девушка была честнее…

– Будьте осторожны в выражениях, Монтрэ, – глухо произнёс Порядин.

– Простите, граф. Я закончу свою мысль. Там ты знал, за чем пришёл и за что платишь. Впрочем, и цена оговаривалась заранее. На мой взгляд, это честнее, – он криво ухмыльнулся.

– Господа, – разрядил обстановку Мишарин, – господа, давайте примемся за ужин!

– Простите, господа, но мне пора, – поднялся Порядин. – Я только что вспомнил об одном незавершённом деле.

Рихотину было очевидно, что это предлог. Справедливости ради стоило признать, что и ему самому Монтрэ был отчего-то неприятен. Решение пришло молниеносно. Он поднялся вслед за Порядиным:

– Господа, мне очень жаль, но и мне уже пора. Утром неотложные дела, и мне необходимо отдохнуть. Граф, – обратился он к Порядину, – вас не затруднит подвезти меня до Екатерининского канала? Если не ошибаюсь, ваша карета стоит у подъезда?

– Разумеется, не затруднит. Честь имею, господа!

Мишарин поднялся:

– Андрей! Неужели и ты с нами не отужинаешь?! Ведь не виделись с самой этой чёртовой баталии!

– Прости, Василий! Нога чего-то совсем разболелась, – соврал Рихотин. – Надобно прилечь. Не рассчитывал, что у тебя гости, прости, из меня теперь невесёлый собутыльник, – он грустно улыбнулся и на прощанье обнял Мишарина.

Дверь за ними закрылась, и, уже спускаясь по лестнице, Рихотин вдруг вспомнил, что князь Бренверн, о котором упомянул в разговоре Порядин, – это давний друг отца. А ещё он вспомнил, что князь уже лет десять живёт во Франции.

ГЛАВА 5. В КОТОРОЙ РИХОТИН ЗАПОЛНЯЕТ ПРОБЕЛЫ

Когда Рихотин вышел на улицу, граф отдавал распоряжения кучеру. Через несколько минут он опустился на сиденье напротив, гулко ударил в стенку, и они тронулись. Копыта лошадей ритмично стучали по мостовой, карету приятно покачивало на английских рессорах. Было свежо, спокойно и как-то… комфортно. Несмотря на то, что и он сам, и Порядин молчали, молчание не висело в воздухе тяжёлой свинцовой тучей, а было органичным и совсем не давило. Рихотин расстегнул сюртук и положил цилиндр и трость рядом на сиденье. Перчаток снимать не стал, и это обстоятельство не осталось незамеченным. Порядин кивнул на руку:

– Ранение?

– Да, граф. Турецкое ядро.

Порядин прищурился и протянул руку:

– Предлагаю без церемоний и титулов. Раз уж мы четверть часа назад пили с вами шампанское.

– Конечно, Иван Францевич, – улыбнулся Рихотин, пожимая руку, – я и сам хотел предложить.

– Надеюсь, наша глупая болтовня вам несильно докучала? Мне показалось, мы спутали вам карты, вы ведь пришли повидаться с товарищем?

– Вовсе нет, – улыбнулся Рихотин. – Даже более того, я рад, что застал у Мишарина компанию.