Всегда возвращаясь домой
Шрифт:
Сахелм молча слушал.
– Наш малыш, – продолжал Камедан, – просыпается весь в жару, когда в окошко заглядывает луна, и зовет мать, а его бабка говорит, что ничего тут особенного нет. Я же просто не знаю, что делать. Не знаю, где искать Уэтт. И не хочу оставлять мальчика. Но я должен что-то сделать – и ничего сделать не могу! Спасибо, что хоть ты выслушал меня, Сахелм.
Камедан встал и снова включил ткацкий станок. Сахелм тоже встал, и они стали работать вместе. Нитка все время рвалась, бобина цеплялась, и Сахелм сказал:
– Плохой, видно, сегодня день для нас, ткачей.
Но
– Оставь меня одного; я попытаюсь распутать попавшие в станок нитки. Может, у меня хоть это получится.
– Позволь лучше мне сделать это, – предложил Сахелм. – А твой малыш, должно быть, очень рад будет поскорей увидеть тебя.
Но Камедан ни за что не хотел уходить, и Сахелм решил, что лучше к нему не приставать. Он вышел из мастерской и направился к Лунному Ручью, на поле, где выращивались съедобные и лекарственные травы. Он еще утром видел там Дьюи, и она была по-прежнему там – сидела под дубом Нехага и ела свежие листья салата. Остановившись в тени огромного дуба, Сахелм сказал:
– А вот и ты, доктор! Здравствуй.
– А это, значит, ты, человек из Четвертого Дома? Ну здравствуй, присаживайся, – откликнулась она.
Он сел с нею рядом. Она выжала сок лимона на листья салата и подала ему. Когда они покончили с салатом, Дьюи сорвала в саду апельсин, и они вместе его съели. Потом они спустились к Лунному Ручью, вымыли руки и вернулись в тень большого дуба Нехаги. Весь день до того Дьюи поливала, полола, подрезала пасынки и собирала созревшие растения, и воздух наполнялся ароматами трав там, где она проходила, и там, где стояли корзины, полные срезанных пасынков и стеблей, прикрытые сеткой, и там, где она разложила на льняной скатерке розмарин, кошачью мяту, лимонник и руту, чтобы высушить их на солнце. Коты все крутились поблизости, мечтая добраться до кошачьей мяты, особенно когда, нагретая солнцем, она начала благоухать совершенно нестерпимо для кошачьего обоняния. Дьюи дала каждому коту по одному стебельку, но если кто-то из них потом приходил и просил еще, она швыряла в него камешками, отгоняя подальше. Одна старая серая кошка возвращалась особенно упорно; она была такая толстая, что ударов мелкими камешками даже не замечала, и такая жадная, что ничто ее не пугало.
– Ты чего это забрел сюда и откуда? Устал ведь небось? – спросила Дьюи у Сахелма.
– Я прямо из ткацкой мастерской пришел, мы там с Камеданом весь день работали, – ответил юноша.
– Это ведь муж Уэтт? – спросила Дьюи. – Так она еще не вернулась?
– А откуда она должна вернуться?
– Кто-то говорил, что она отправилась к Источникам Реки.
– Интересно, она сама сказала этим людям, что идет туда?
– Этого они мне не говорили.
– Ну а кто-нибудь из них видел, как она туда направлялась?
– Да и об этом они мне как-то не докладывали, – ответила Дьюи и рассмеялась.
– Ну так вот, – сказал Сахелм. – На самом деле получается, что она отправилась одновременно в пять совершенно различных мест! Люди говорили Камедану, что она, во-первых, пошла на Ключ-Гору к Источникам, во-вторых – на
Дьюи бросила в толстую кошку желудем – та теперь подбиралась к кошачьей мяте с юго-восточной стороны. Кошка отошла метров на десять, села к ним спиной и принялась вылизывать задние лапы. Дьюи наблюдала за кошкой. Потом сказала:
– Очень какая-то странная эта твоя история! А может, все эти люди просто врут?
– Не знаю. Камедан говорит, что его маленький сынишка просыпается и плачет по ночам, а бабушка ребенка утверждает, что беспокоиться тут не о чем.
– Что ж, очень возможно, она и права, – сказала Дьюи, чьи мысли были заняты мятой и кошкой, горячим солнцем и тенью дуба, Сахелмом и ею самой – Дьюи среди всего этого.
К этому времени Дьюи уже около сорока лет прожила в Третьем Доме. Она была маленького роста, полногрудая, с тяжелыми бедрами и гладкими изящными руками и ступнями; она обладала, быть может, несколько излишне медлительными и спокойными манерами, весьма скрытным характером и при этом проницательным, отлично тренированным умом. Когда Дьюи вступала в Общество, она назвала себя Ходящей Во Сне. Дьюи была матерью теперь уже совсем взрослой дочери, однако замуж за отца этой девушки, мужчину из Дома Обсидиана, так и не вышла. Как и ни за кого другого. Они с дочкой жили в доме сестры Дьюи, который назывался Сохранившийся при Землетрясении, но гораздо чаще ее можно было найти где-нибудь на свежем воздухе или же в Обществе Целителей.
– У тебя дар, Сахелм, – сказала она.
– У меня тяжкое бремя, – возразил он.
– Так отнеси его Докторам, а не Мельникам, – сказала она.
Сахелм показал пальцем: теперь старая толстая кошка медленно подбиралась к кошачьей мяте с юго-западной стороны. Дьюи бросила в нее куском коры, но та все равно успела ухватить несколько стебельков. Дьюи встала, отогнала кошку к самому ручью, вернулась, вся запыхавшаяся, и снова села рядом с Сахелмом в тени дуба.
– Как может один человек отправиться сразу в пять мест? – спросил он.
– Один человек может отправиться только в одно место, а четверо при этом могут соврать.
– А зачем им врать?
– Может, просто из вредности.
– А что, Камедан сделал что-нибудь такое, чтобы ему вредить?
– Никогда он ничего такого не делал, насколько я знаю. Но, кажется, ты упоминал Модону? Так он действительно знает, куда именно пошла Уэтт?
– По-моему, Камедан упоминал его.
– Учти, кроме вредности, еще существует лень, – куда проще объяснить, чем поинтересоваться. А помимо вредности и лени, есть еще тщеславие – люди не могут допустить, что не знают, куда она пошла, вот и говорят с уверенностью: она отправилась на Ключ-Гору, она ушла в Вакваху, она улетела на Луну! Ох, не знаю я, куда она пошла, зато знаю кое-какие причины, по которым ничего не знающие люди непременно будут утверждать, что уж они-то знают все.
– А почему же она сама ему ничего не сказала, когда собиралась уходить?