Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 2
Шрифт:
— Мы ждали тебя, — сказал бородатый незнакомец на языке, понятном Картеру. — Добро пожаловать, хоть ты и опоздал. У тебя есть ключ, и врата ждут твоего решения…
Он сделал краткую паузу, а затем продолжил, тактично ощущая, что у Картера не могло быть нужного ответа: — Если у тебя хватит смелости.
Его последние слова были лишены угрозы, но всё же Картер затрепетал от скрытого смысла этой речи. Душа Рэндольфа Картера, как и линия всех провидцев Картеров до него, скорее ощущала, чем понимала смысл; она трепетали от риска пройти через порог, о котором ей сейчас объявили.
— Я Умр ат-Тавил, твой проводник, — сказал старик. — Или, по крайней мере,
Затем он улыбнулся, заметив, как Картер содрогнулся при упоминании имени, которое тот прочёл в запретном Некрономиконе, чьи нечестивые страницы, написанные древними арабскими буквами, он когда-то всего один раз осмелился пролистать.
Таким образом, это Существо было Умр ат-Тавилом, тем Грозным Древним, о котором туманно и тревожно писал безумный араб Абдул Альхазред: «Дерзнувшие заглянуть за Преграду и принять Его в качестве Проводника, совершают непоправимую ошибку, ибо, как сказано в Книге Тота, страшную цену придется платить всего за один только взгляд. Ушедшим на ту сторону не суждено вернуться. Бесконечность за пределами этого мира населена призраками тьмы, от которых нет спасения. Они блуждают в ночи, где защитой от них не является даже Знак Древних; они незримо присутствуют у изголовья каждой могилы, питаясь тем, что исходит оттуда. Но все эти призраки — ничто в сравнении со Стражем Ворот, ведущим безрассудных за пределы всех миров, во Всепоглощающую Бездну. Он — это Умр-ат-Тавил, старейший из Властителей Древности, именуемый также Продлившим Жизнь».[13]
— Я действительно Древнейший, — сказал Умр ат-Тавил, — и если ты, Рэндольф Картер, боишься, то можешь уйти целым и невредимым. Но если твой выбор — идти вперёд…
Повисла зловещая пауза, но улыбка Древнего была мягкой. Картер задумался на мгновение — не могли ли страшные, богохульные намёки безумного араба и отрывки из утраченной Книги Тота возникнуть из зависти и неудовлетворенного желания испытать то, что собирался совершить Картер.
— Я пойду вперёд, — объявил Картер. — И я принимаю тебя как своего проводника, Умр ат-Тавил!
Собственный голос казался Картеру странно резонирующим в ушах, когда он произносил эти слова. Тогда он понял, что ответил на том высокопарном языке, который все, кроме трёх малоизвестных учёных, считали мёртвым: Геэз[14], что так же похож на Амхарский язык, как Латынь на Английский.
Умр ат-Тавил жестом принял его ответ. А затем он сделал левой рукой ещё один знак; но теперь Картер преодолел смятение, несмотря на то, что узнал это причудливое движение и необычное расположение пальцев. Рэндольф Картер теперь знал, что он приближается к вратам, и что, несмотря на высокую плату, он мог плыть на галерах «вверх по реке Укранос мимо золотых шпилей Трана и шествовать со своими караванами слонов по ароматным джунглям в Кледе, где забытые дворцы с колоннами из слоновой кости спят под луной, прелестные и нерушимые». Поэтому он предпочёл забыть об опасности.
Но прежде чем отправиться вслед за своим проводником, Картер оглянулся и увидел, что трещина, через которую он вошёл, теперь закрыта, и что удивительный подземный зал наполнен зеленоватой дымкой, пронизанной лучами и полосками серной синевы. Следуя за Древнейшим, он понял, что подземный зал не был таким безжизненным, каким казался ему поначалу. В тумане, низко висящем вдоль изогнутой стены, Картер заметил группу бородатых людей, которые восседали на шестиугольных обсидиановых призмах. Подойдя достаточно близко, чтобы разглядеть детали резных
— Если бы я не стремился к этому поиску, — произнёс Картер, когда его ноги погрузились в металлически блестящие синие песчинки на полу подземного зала, — моё тело прожило бы ещё долгие годы после смерти моей души. Поэтому предпочтительнее противостоять этому замыслу, ибо с какой целью человек спасает свою душу, если она жалко гниёт в цепях, наскоро выкованных священниками и врачами? Уж лучше потерять душу в этом великом поиске, хотя бы для того, чтобы я мог, в конце концов, сказать, что никто никогда не терялся в этом на пути к этому знанию.
Он увидел, что у восседающих существ были длинные квадратные бороды, завитые в какой-то не совсем незнакомой ему манере. Высокие серые митры, надетые на их головы, странным образом напоминали фигуры, которые забытый скульптор высек на извечных скалах той высокой горы в Тартаре. Он помнил, кому они служили, и цену их службы; но Картер по-прежнему оставался довольным, поскольку мог узнать у них всё. А проклятие — всего лишь слово, распространённое теми, чья слепота заставляет их осуждать его, кто отчётливо видит даже одним глазом.
Каждая фигура держала в руке скипетр, чьё резное навершие являло архаичную тайну, но даже тогда Картер был рад тому, что продвинулся в своём поиске, хотя знал, вне всякого сомнения, кто они такие и откуда пришли.
Картер задумался над потрясающей самонадеянностью тех, кто болтает о злобных Древних; как будто ОНИ могли прервать свои вечные сны, чтобы выплеснуть гнев на человечество. Когда он смотрел на их лица, это предположение казалось таким же глупым, как если бы мстительный динозавр тратил своё время на погоню за маленьким червяком.
Они приветствовали его движениями тех странных резных скипетров, и затем возвысили свои голоса, говоря в унисон.
— Мы приветствуем тебя, Древнейший, и тебя, Рэндольф Картер, поскольку твоё безрассудство сделало тебя одним из нас.
После этого Картер понял, что призматический трон был предназначен для него, а Древнейший жестом велел ему занять своё место. Блестящий металлически синий песок хрустел у него под ногами, когда он взошёл на свой трон. А затем он увидел Древнейшего, сидящего на подобном, но более высоком троне, посреди других Древних, расположившихся полумесяцем.
Затем Умр ат-Тавил подался вперёд и поднял с песка у подножия трона выкованную из переливающегося металла цепь, последнее звено которой было прикреплено к опоясанному серебром шару. Он вытянул руку и показал устройство другим Древним. Затем он начал петь на том неизвестном звучном языке, на котором обращался к Картеру.
Песнопение было обращено к Древним, сидящим на обсидиановых тронах, а не к Картеру. Он видел, как их сияющие глаза излучали потрясающее, по-неземному великолепное свечение, когда они рассматривали глобус, пылавший и пульсировавший на конце цепи, которую держал Повелитель. Они покачивались в ритме пения; и один за другим возвышали свои голоса до тех пор, пока не возникла полная гармония, которая охватила весь зал и гремела под его сводами, подобно барабанному грохоту и трубному рёву. Ореолы зеленоватого пламени плясали вокруг их голов, когда они кивали в такт песнопению Повелителя, и лучи света играли на их лицах.