Всем глупышкам посвящается
Шрифт:
– Как жаль, что ты раньше мне не показывал, - вымолвила я.
– Я не знал, как ты отреагируешь. Как-то ты сказала, что никогда бы не сделала тату.
Он сидит и полубоком смотрит на меня с этой ухмылкой и вкрадчивым прищуром. Его прекрасный профиль навсегда остался в моей памяти. Самый красивый мужчина на свете. Я сейчас вспоминаю и плачу...
– Джек, это выглядит великолепно. Папа видел?
– Да, это я к его дню рождения набил. Он удивлялся, как ребенок.
Джек надевает футболку и поворачивается ко мне. Я смущенно опустила глаза, пытаясь не выдать своих мыслей. Чтобы он не увидел, как порозовело мое лицо, чтобы не узнал, как я хочу самолично сорвать эту футболку.
Я улыбнулась, снова смотря на него.
– Ох, ну почему же ты так улыбаешься опять, глупышка?
– Просто думаю о тебе.
– И что надумала?
– Достаточно всего, чтобы улыбаться всю жизнь, глядя на тебя.
– Я смущен, - смеется он.
– Ты уже не выглядишь таким сонным.
– Ночная заокеанская фея лишила меня сна.
Мы оба улыбаемся и молча смотрим друг другу в глаза. Он опускает их, в конце концов, и начинает перебирать пальцами.
– Малышка, тебе там не пора завтракать?
– Пора уже.
– Ну, так бери меня и пошли заваривать украинский чай.
– Как скажешь, - говорю я и выхожу из комнаты.
Нам до кухни идти всего через гостиную и коридор, и даже там Джек успел несколько раз остановить меня, чтобы рассмотреть квартиру и еще какие-то детали. Например, ему очень приглянулся мой мольберт с рисунками. Он просил показать все и не уставал делать комплименты после каждого.
Мы зашли на кухню. Я поставила его на столик напротив плиты.
– Я впервые на твоей кухне, - ухмыляется он.
– Чувствуй себя, как дома.
Я поставила чайник кипятиться и потянулась за заваркой.
– Дорогая, а ты сделаешь мне тосты?
– Конечно, дорогой. Только до утра дотяни.
Мы молчали. Под его взором во мне проснулось чувство комфорта. Эта кухня больше не была одинокой, ее наполнял его голос, ее наполняло его присутствие. В то утро мы представили себя настоящей парой за завтраком. Как убожественно наше положение, как мы были глупы в своем таком вот счастье. Он сидел ночью в Америке, на своей кровати, в своем доме в Чикаго, а я заваривала утром чай на своей кухне, в Украине. Вы все еще верите, что мы были на одной планете? Я протянула руку и погладила его лицо на экране. Он сделал тоже самое.
– Я люблю тебя, ты знаешь?
– Знаю, милая, - он с нежностью, пронзающей нежностью в глазах смотрит на меня.
Мы смотрели так, держа ладони на своих экранах, молчали и грустили. Опускали глаза, вздыхали, пока чайник не устал разрываться от свиста. Медленно, шепотом Джек сказал:
– Детка, чай...
Я все так же молча заварила чай в большую оранжевую чашку, и, положив планшет между колен, стала делать короткие глотки.
– Ты не хочешь есть?
Я хочу тебя...
– Нет, я не голодна.
Он улыбнулся:
– Распусти, пожалуйста, волосы.
Я покорно отложила чашку на стол, и пристально смотря на него, оттянула резинку с волос. Коричневые под солнечным светом волосы мигом упали мне на плечи, обрамляя непослушным овалом лицо. Он смотрел на меня и ничего не говорил. Я слегка поправила волосы, откинула их назад. Я выгнула спину и потянула накидку вниз. По плечам пробежал холод. Я обнажила руки и шею. Сердечко забилось в волнении, он был так близко сейчас. Я вспомнила, как была тогда с Максом...пьяная. Мне было хорошо. Сейчас было еще лучше. Я не помню, сколько мы так смотрели друг на друга в полном бездействии, прежде чем с его уст сорвалось:
– Отчего ты так прекрасна, Мэри...
И мы молчали дальше, пока привычные звуки не вернули нас в действительность. Я принялась за свой уже остывший чай.
– Почему ты не можешь сейчас быть тут?
– не унимался он.
От его слов мне становилось все хуже. Мысли покидали меня, накатывала дикая тоска.
– Я не знаю, Джек. Я бы все отдала.
– Пожалуйста, приедь ко мне.
Что это? Я увидела в нем те же глаза, что видела недавно у Макса: умоляющие, влажные, не знающие, куда себя деть, напуганные.
– Джек, все хорошо?
– робко спросила я
Он ничего не ответил мне. Я увидела его руки у лица. С секунду я рассматривала его предательски сорвавшуюся слезу, и потеряла дар речи. Вдруг экран стал темным, он, кажется, закрыл его рукой.
– Джек! Джек!
– кричала я.
– С тобой все в порядке.
Вновь он показался мне уже без прежней улыбки и с тем маленьким оттенком стыда на розовом от слез лице. Я молчала, не зная, что ему сказать.
– Прости, - шептал он.
– Давай ты сделаешь вид, что ничего не видела.
Позабыв о чае, я едва не обнимаю планшет:
– Никто прежде...
– Не плакал из-за тебя?
– проговаривает он, быстро успокоившись.
– Да, - я мнусь в поиске слов.
– Это так...
– Глупо?
– Удивительно.
– Я не знаю, что со мной случилось, извини. Я просто думаю о тебе, все время думаю. А сегодня смотрел на тебя, ты так красива, так недоступна. Мне кажется, я сделал себя еще грустнее, чем был и, не знаю, просто не выдержал.
– Джек...
– Чтобы ты обо мне не думала сейчас...
– Джек, хватит!
– теряю я контроль.- Я люблю тебя, слышишь? Так люблю, что голова кружится от твоего имени. Реальность потеряла для меня всякий смысл, она не нужна мне. Единственное, что мне нужно - это быть с тобой. Я плачу о тебе через день, и мне не стыдно сказать тебе об этом, и никому нк стыдно сказать. Потому что я влюблена в тебя с самого первого дня. А то, что сейчас было, только заставило меня любить тебя еще больше.
Внезапно я остановилась, видя его растерянность. Никогда еще я так прямо не выкладывала ему все мысли, не была так открыта. Что-то надломил во мне взгляд его зелено-голубых глаз, его голос, я просто хотела быть с ним. И лишь убедилась, что он чувствует то же самое.