Всем сестрам по мозгам
Шрифт:
Леня сел на пень.
– А запах? Анна употребляла французские «Житан», вырви-глаз, а не папироски. Даже если подымить на улице, за курильщиком всегда потянется шлейф «аромата». Мануйлов, который постоянно твердит, что вранье самый страшный грех, мог его учуять, и прости-прощай тогда Анины надежды на денежки. А я не скрываю, что балуюсь сигариллами. Ничего ужасного в курении нет, но если хозяин не переносит табачного дыма, я согласен выйти из дома, потому что хорошо воспитан родителями. В тот день, когда Хачикян по башке стукнули, я сюда подошел с сигариллой в руке. Смотрю, у Ани ноздри задергались, глаза заблестели, ну я и понял, что она
Леонид передернулся и продолжал:
– Много у Жанки всяких пакостей в запасе. Я в первый год совместной жизни думал, что она просто умом обделена. Ну как у нормальных людей бывает? Не захотел муж после работы в кино пойти, решил на диване у телика поваляться, жена разозлилась, недовольство высказала, поругалась парочка. А спустя час помирилась. У нас же на следующий день, после того как скандал закончился, вечно хрень начинается, вроде порчи моих рубашек. Не сразу я догадался, что Жанка мне мстит. Жизненная установка у бабы такая: только под ее дудку все должны плясать.
– Непросто жить рядом с таким человеком, – посочувствовала я.
Реутов оперся руками о колени.
– Мы почти разбежались, хотя официальные бумаги пока не оформили. Я в коммерческом банке служу, а владелец не любит тех, кто разводится, тормозит такого сотрудника в карьере или вообще из коллектива выдавливает. Вот я Жанку и попросил подождать, пока другое место подыщу.
– И она согласилась? – удивилась я.
Леонид выпрямился.
– Не бескорыстно. Мы договорились, что я часть зарплаты ей отдаю, оплачиваю все коммунальные расходы и покупаю продукты, то есть Жанна своих денег на хозяйство не тратит. Еще она поставила мне условие: баб на общую жилплощадь не водить. Но я не всегда его соблюдаю, ходят ко мне девушки-красавицы. Жанка в командировку умотает – хата вся моя.
– Трудно жить в коммуналке, – вздохнула я, – в особенности, если в соседках бывшая жена.
– Вот поэтому мне деньги больше всех и нужны! – с жаром воскликнул Леонид.
Я усмехнулась.
– Ты Ане не сочувствовал. Нарочно дымил ей в нос, а потом демонстративно сунул в дупло пачку, хотел, чтобы Хачикян сорвалась. Какой-нибудь претендент непременно обратил бы внимание Сергея Павловича на аромат ванили, исходящий от гостьи. Вот интересно, кто бы сдал Анну? А?
Реутов рассмеялся.
– На войне любые средства хороши, срабатывает закон джунглей: либо ты противника съешь, либо он тебя. И что дурного я совершил? Просто оставил сигариллы в дупле. А возьмет их Аня или нет, не от меня зависит. Ее решение, ей за него и отвечать.
– И ты еще возмущаешься Жанной, которая портит твои вещи? – воскликнула я.
Он скривился.
– Жена должна помогать мужу, быть с ним в одной упряжке, в этом смысл брака. Чужой
Леонид улыбнулся, словно хорошо пообедавшая кошка, потом со вкусом потянулся и встал с пенька.
– Значит, ты разговаривал с Аней незадолго до ее смерти? – спросила я. – Был последним, кто видел ее живой?
Реутов резко сел.
– На что ты намекаешь? Анька прекрасно выглядела, когда я уходил. Она меня поблагодарила за курево и занялась флоксами.
– Ты имеешь дурную привычку расшвыривать обертки от сигарилл, – нарочито спокойно произнесла я. – Одна валялась здесь, в траве, другая у двери в библиотеку. Зачем, кстати, ты туда ходил?
Леонид не проявил беспокойства.
– И чего? Мануйлов не запрещал по особняку гулять, наоборот, порекомендовал всем чтиво взять. Вот я и искал журналы, думал, найду спортивные издания, но там только книги тупые, ничего интересного. Порылся на полках и ушел.
Я прислонилась спиной к стволу какого-то дерева.
– Понятно. Вернемся к Анне. Ты уверен, что она была здорова, когда ты удалился, а?
Собеседник вскочил.
– Заканчивай свои грязные намеки! Думаешь, это я Хачикян по башке треснул? Да кто ты такая, чтоб я тут перед тобой оправдывался? Совесть человечества?
Я снова ничего не ответила, просто глядела на Реутова. А тот нервничал все сильней.
– Если я треснул Хачикян по башке, зачем тогда ей сигареты оставил?
Я ехидно улыбнулась.
– Ты сказал, что решил подставить Хачикян, соблазнить ее куревом. Но, может, соврал, и в дупле твоя собственная заначка? Знаешь привычки жены, вот и подстраховался. Вдруг Жанна курево уничтожит? А у тебя запас наготове.
Леня раздул ноздри.
– Ах ты дрянь! Стрелки на меня переводишь?
Я поморщилась.
– Сленг братков не к лицу интеллигентному человеку. Сам признался, что тебе очень нужны деньги.
– И чего? – прошипел он.
– Конкурентов много, – хмыкнула я, – их надо нейтрализовать.
– Последней Аньку видела ты! – со злостью в голосе произнес Реутов. – Сама бабенку убила, а теперь ищешь, на кого вину свалить? Короче, Танька, ты прикусываешь язык, никому ни гу-гу про сигариллы в дупле и про мою встречу тут с Анькой, взамен я промолчу о твоей туфле. Хотя ничего плохого в моей беседе с Хачикян не было. А ты, голубка моя сизокрылая, одна была, когда Анну нашла. Так ли ты ни при чем? И подумай, как Мануйлову понравится мой рассказ про туфлю.
– Не понимаю, – совершенно честно сказала я, – почему ты второй раз вспоминаешь про какие-то туфли.
Леня растянул губы в деланой улыбке.
– Когда живешь в стеклянном доме, глупо швыряться камнями. Как только я впервые увидел тебя, поразился, насколько безвкусно ты одеваешься, не учитываешь особенности плохой фигуры.
Мне стало обидно. Но нельзя показывать негодяю, как меня задели его слова, и я подмигнула Реутову.
– Можешь не деликатничать, называй меня просто толстухой. Всегда, даже в детстве, я была крупной, пошла в своих родителей. И совершенно не стесняюсь этого.