Всемирная история искусств
Шрифт:
От конца XVI века есть также дошедшее до нас путешествие Лебрена.
В XVII веке охабни приобрели длиннейшие рукава, отбрасывавшиеся назад; кафтан получил перехват, а воротник сделался огромным, стоячим и получил название козыря. Каблуки выросли до необычайных размеров, пуговицы на кафтанах сделались величиной более куриного яйца; соответственно и шапка приобрела чудовищные размеры в высоту и получила название горлатной [46] .
Отличительной характеристикой женского костюма XVII века являются так называемые вошвы — длинные рукава, соединяющиеся с подолом. В музее Академии художеств есть иллюстрация к библейским событиям — рукопись, принадлежащая XVII веку, где все личности, начиная с Адама, изображены в костюмах времен Михаила Федоровича. В Москве, на стенах
46
Обычная ошибка наших художников (в том числе и Шварца), делающих на картинах эпохи Иоанна Грозного высокие шапки.
Итак, мы можем сказать, что самостоятельных костюмов Россия почти не вырабатывала: сначала она подчинялась византийскому влиянию, затем татарскому. Оригинальный, но едва ли удобный покрой платья, который начал вырабатываться к эпохе Петра Великого, был сразу заменен, по воле преобразователя, куцыми голландскими казакинами. (Мы не говорили о платье простолюдина как об одежде более чем примитивной, едва ли могущей присвоить себе наименование костюма национального.) Впоследствии, при императрицах, наша одежда стала зеркалом Запада, — она точным образом отражала все малейшие изменения мод. И до сих пор не только в модных платьях, но даже в обмундировке войск мы берем за образцы западные покрои. Впрочем, в самое последнее время чувствуется поворот к национальному, — форма меняется согласно климату и удобству.
То же самое мы наблюдаем и в царском орнате. В костюме первых князей мы видим много византийского; более поздние имеют чисто татарский отпечаток. Переходный тип одежды состоит из длинного станового кафтана и мантии. В костюмах первого разряда золотые узоры шли всегда по красному фону, с светло-синим отливом: цвет царской византийской багряницы. В наряде татарского пошиба материя представляет сплошную золотую парчу и украшена сверху бармами с широким оплечьем, великолепно вышитым драгоценными каменьями. К числу царских регалий принадлежат, бесспорно, скипетр, корона и держава. Костюм цариц мало чем отличался от облачения их супругов, и разница заключалась в том, что платье вышивалось только по подолу и по переднему разрезу, а с боков и сзади оставалось одноцветным; из-под короны спускалось белое покрывало, почти доходившее до нижнего края барм.
Восточный кафтан с узкими рукавами заменил византийские одежды среди вельмож и царедворцев, после того как частые сношения с Ордой убедили русских в большей целесообразности татарского костюма. Поверх кафтана, изукрашенного иногда великолепно и сделанного из той мягкой неломающейся парчи, о которой не имеют понятия теперешние мастера, делающие крахмальные ризы духовенству, надевалась шуба, подбитая соболями или другим, более дешевым мехом. Опушались соболем и кафтаны, предназначенные для торжественных случаев, но в горницах, конечно, никогда не сидели в шубах, как это иногда изображают художники на картинах. Вообще длинная одежда считалась по преимуществу достоянием высших классов как у мужчин, так и у женщин.
Священнические одежды, перенесенные из Византии, и теперь, по прошествии 900 лет со времени крещения Руси, не утратили своего древнего характера. Традиции в церкви хранятся крепче, чем где-либо, и все стихари, епитрахили, поручи, несомненно, те же, что и у греков в эпоху Константина. Изменилась несколько фелонь, — верхняя риза священника; прежде она имела вид мешка с отверстием наверху для головы, причем спереди священник подбирал нижний край себе на руки в густые складки, что было весьма красиво. Впоследствии, ради экономии и удобства, стали делать спереди вырез. В епископской одежде особенно чувствуется и до сих пор византийский пошиб. Панагия — овальный образ Спасителя или Богоматери — составляет тоже один из отличительных признаков византийского духовенства и отличается иногда удивительным богатством. Необходимой принадлежностью высшего духовенства служат: жезл, орлец, подстилаемый священнослужителями под ноги, рипиды, сменившие прежние опахала из страусовых перьев, двусвечники и трисвечники, которыми благословляют народ.
Монашество приняло тоже своеобразную форму одежды,
Остается сказать два слова о рисунках двух корон и двойного престола, относящихся к этой главе. Когда после смерти царя Федора Алексеевича на престоле явилось два царя, Иоанн и Петр, оказалось необходимым приготовить двойной трон, на котором могли бы сидеть десятилетние мальчики, и две короны: одна из них, называющаяся короной Сибирской, принадлежала Иоанну Алексеевичу, другая, немного напоминающая Мономахову шапку, — Петру. Трон был изукрашен очень хитро и если не отличается особенным изяществом и вкусом, то тем не менее интересен для нас как любопытный памятник XVII века.
Глава девятая
АРХИТЕКТУРА ЗАПАДА
Романский стиль. — Готика
Семьсот лет самых энергичных усилий понадобились Риму на то, чтобы соединить под своей властью все Средиземное приморье. Для этого было необходимо сплотиться в военную силу и, следовательно, ввести военный деспотизм. Наконец — нормально организованная монархия гордо возвышается над миром: по-видимому, тишина и спокойствие должны водвориться в ней; но ее ждал распад. Истребив врагов, победители стали истреблять друг друга; мир чувственных наслаждений стал их жизнью; апатия охватила всех, — и одни рабы несли на себе непосильную ношу работ, поддерживали разрушающееся государство. Железный Рим, несокрушимый, могучий, стал дряхлым стариком, — и не ему было сопротивляться диким ордам варваров. С севера и востока нахлынули они стихийной силой, все разбивая, сокрушая на пути. На обломках сокрушенных народов водворялись они победителями и сами подпадали новым силам, неудержимо лившимся неведомо откуда...
Наконец они водворились на выбранных пунктах, возвели свои феодальные замки, стали грабить несчастных крестьян, жечь жатвы. На огромные пространства раскинулись пустыри; земля оставалась невспаханной, — одна часть населения разбежалась, другая — тупела и грубела. Все прошлое человечества, вся античная история была смыта разливом средних веков; среди немногих людей жило славное воспоминание о прошлом, о великой сокрушенной Элладе, о Риме, о Гомере, Вергилии, Овидии. Это было светлое, чудесное утро, которое в ненастный день кажется волшебной, несбыточной сказкой. Тогда был век искусства — теперь век зла и разврата. Жизнь была истинной юдолью скорби и плача: покинуть ее — было истинным блаженством. Поневоле люди мысли уходили из этого содома в монастыри и там запирались от света. Экзальтация и нервность стали функциями века. Упадок духа, ханжество, рыцарские подвиги, внутреннее бессилие, мистическая любовь, боготворение женщины, взгляд на нее как на небесное создание, потребность неземных наслаждений повели общество к болезненной чувствительности. Мрачный ад и лучезарный рай — то тот, то другой — попеременно тревожили человеческое воображение.
Соперничество церкви и государства, интриги, ссоры рушили всякую политическую осмысленность. Папство упало до последней степени: на престол Рима развратные женщины сажали своих возлюбленных и, наконец, его продавали просто за деньги. Законодательство пало. Весь запад Европы представлялся сплошным лесом, среди которого то там, то сям проглядывали городки, поселки и монастыри. Монашество подрывало военный дух; обожание религий заменило истинную религиозность. Незавещавший приличной суммы в пользу церкви должен был умереть без покаяния: ему отказывали в причащении. Виновность людей на суде испытывалась при помощи жесточайших мучений.