Всемирный следопыт, 1928 № 02
Шрифт:
Здесь Алхати пришел в полный восторг от своего зоопарка, и в избытке веселья разразился хохотом, покатившись на оленью шкуру. Его смех был настолько искренен и заразителен, что я последовал его примеру, — да с таким усердием, что ручная белка, спокойно разгрызавшая до того времени орешки, моментально нырнула в свой ящик. Оттуда она выглядывала, опасливо поводя усатой мордочкой.
Насмеявшись, Алхати поднялся и вышел из юрты. Когда он вернулся, у него был необыкновенно довольный вид.
— Ну, вот, — сказал он, — пока мы здесь рисовали, дождь прошел, и на небе видны звезды. Ветер хороший стал. Теперь дождя больше не будет, и завтра
Эта весть меня очень обрадовала, так как я уже было совсем отчаялся попасть в интересовавшее меня место до наступления холодов. Теперь же дело повернулось удачной стороной. Улегшись спать, я с наслаждением думал о предстоящем походе…
В. Чернецов в одежде вогула.
Встреча с лапландской совой
Однажды, во время скитаний по северу, я спускался на лодке по быстрой горной речке. Ее пороги, коварные подводные камни и водовороты на каждом шагу готовили для моей утлой посудины разные пакости, и потому мне постоянно приходилось держаться на чеку. После особенно упорной войны с порогами, я решил отдохнуть и, прельстившись красивым местом на берегу, зачалил лодку. Развести костер было делом недолгим, и вскоре огонь весело потрескивал под закопченным котелком с водой. В ожидании чая я задумал осмотреть берег, где громоздились серые скалы, поросшие густым лесом. Скалы всегда привлекают меня, и я люблю лазать по ним, с любопытством заглядывая в каждую расщелину, в каждую пещеру в надежде найти там что-нибудь интересное.
Добравшись до самой вершины, я повернул было назад, как вдруг услыхал за спиной шорох. Моментально обернувшись, я увидел двух сов, сидевших на корне небольшой раскидистой березки. Они угрожающе щелкали клювами и топорщили оперение. Мне сразу бросилось в глаза, что птицы были линные и у них почти не было настоящих перьев. Вследствие этого совы не могли лететь и при моем приближении неуклюже заковыляли вниз по откосу, помогая себе крыльями. На бегу они угрожающе щелкали клювами.
«Мы не хотим с тобой связываться, но попробуй, подойди, и увидишь, как мы тебя отделаем» — слышалось в этом щелканьи, а злобное шипенье, напоминающее змеиное, красноречиво подтверждало их намерения.
Как только совы побежали, во мне вспыхнул охотничий инстинкт. Такой он, должно быть, был у наших предков, когда они бродили, одетые в звериные шкуры с каменными топорами в руках. Ружье осталось в лодке, и я, быстро нагнувшись, схватил осколок камня и, почти не целясь, швырнул им в одну из сов. Удар пришелся в голову, и сова, издав каркающий звук, сковырнулась вниз, распластав крылья. Два последующие удара докончили ее, и через мгновение она была мертва.
И тут на меня напало раскаяние. Я не переношу убийства бесцельного и тем более, когда зверь совершенно беспомощен, как было в данном случае. К тому же, сова была страшно худа и не годилась для еды, а ее шкурка, лишенная перьев, не могла быть пригодной для чучела.
Но сделанного не воротишь. Надо воспользоваться хоть другой совой и сфотографировать ее. Приняв это решение,
Сова сидела неподвижно, уставившись на меня круглыми немигающими глазами…
После этого я вооружился прутиком и, несмотря на великое негодование врага, перегнал его на другое место. В выборе этого места у нас вкусы сильно расходились. В то время, как сова искала глубокой тени, я предпочитал свет и солнце. Наконец, мы сошлись на небольшой ямке под защитой скалы, при чем большая часть птицы была хорошо освещена.
Установив аппарат, я замер, чтобы дать возможность сове успокоиться. Загнанная в угол, она чувствовала себя, повидимому, сильно угнетенной, а может быть, и смерть товарища произвела на нее впечатление. Но мне показалось, что в ее глазах виднелся укор, а вместо недавней злобы мелькал страх поставленного в беспомощное положение животного. Перья на голове ее сильно топорщились, что служило показателем сильнейшего волнения.
Я постарался, успокоить совушку, начав говорить с ней. Пока я говорил, она сидела без движения, уставившись на меня круглыми немигающими глазами. В это время солнце выглянуло из-за облаков, я нажал спуск и, сложив аппарат, поспешил отойти, не желая больше надоедать птице своим присутствием.
Теперь я принялся за осмотр соседних камней и скал. И вот что они рассказали мне.
Эту местность, избрало себе семейство каменных сов[53]). Молодые, не получив еще полного оперения, не могли лететь и были в состоянии лишь прыгать, неловко переваливаясь с боку на бок, помогая себе крыльями. В небольших расщелинах и под нависшими камнями были излюбленные места обеих птиц. Здесь земля была покрыта пометом, перьями и отбросами совиного стола. Частенько совята сиживали на выступающем корне небольшой искривленной березки, откуда я вспугнул их давеча. Отсюда, в случае необходимости, совы могли быстро спускаться вниз и прятаться в одну из щелей.
Пищу им доставляла их мамаша, старая сова, которой едва хватало времени накормить прожорливых ребят и поесть самой. Она приносила им все, что попадалось ей на охоте. Обычно это были птицы и мыши. Но и не только они делались ее добычей, — на камне валялась лапа зайчика с обрывками окровавленной кожи.
Наверное, ночью, не подозревая о грядущей опасности, он медленно спускался к воде, где у самого берега росла нежная зеленая травка. Такой нет наверху, где между старыми соснами можно было найти лишь толстый слой хвои. Бедному косому нелегко было спускаться по крутому склону. Его ноги приспособлены скорей для подъема, и он был весь поглощен своей трудной задачей.