Всемогущий
Шрифт:
Устроившись на уголке сиденья в самом конце вагона, за ним внимательно наблюдал мужчина в кремовом костюме. Для этого ему не надо было прятаться за газету, или за чье-то плечо, или прибегать к иным уловкам. Он просто выбрал идеальную позицию, как тигр выбирает место для засады, и спокойно разглядывал то, что его интересовало. А когда Егор направился к выходу, доехав до станции «Красные Ворота», он также спокойно встал и вышел вслед за ним.
Через пять минут Егор подошел к жилому дому на улице Чаплыгина. Открыл своим ключом
Здесь было тихо и сумрачно, невзирая на исправно работающие светильники; казалось, в этом старинном доме никто не живет. Но дом был населен, а тишина объяснялась циклопической толщиной кирпичных стен, сквозь которые не проникал ни один звук.
Егор отпер дверь квартиры слева и вошел в прихожую. Включил свет, мельком огляделся.
Как и подъезд, эта квартира казалась необитаемой. Высокие потолки, того и гляди, готовы были ответить эхом на самый тихий звук. Из мебели здесь были только настенная вешалка и шкафчик для обуви, оставшиеся от эпохи брежневского социализма. Но паркет был натерт до зеркального блеска, и из коридора тянуло запахом недавно сваренного кофе и табака.
– Егор? – послышался сильный, глуховатый голос.
– Да, – отозвался тот.
Дверь одной из комнат открылась, и из нее вышел высокий, очень худой – кожа да кости – человек. Он был сед и иссечен морщинами, но от его желтых глаз исходила мощная магнетическая волна, а движения были хотя и несколько замедленны, но уверенны и точны.
– Почему так поздно и без предупреждения? – строго спросил он, закрывая за собой дверь комнаты.
– Извините, профессор, – сказал Егор, – надо было поговорить.
– До завтра это не могло подождать?
– Нет.
Некоторое время профессор Никитин – а это именно к нему пришел Егор – с сомнением, к которому примешивалось недовольство человека, вынужденного оторваться от более важных дел, смотрел на гостя. Затем он улыбнулся, обнажив желтые крепкие зубы, и толкнул дверь соседней комнаты.
– Ну что ж, проходи.
Егор вошел в комнату, оказавшуюся гостиной. Обои в полоску, диван-книжка с деревянными спинками, низкие неудобные креслица на деревянных же ножках, столик между ними с бронзовой пепельницей в виде лаптя и старыми журналами, стенка красного дерева, телевизор «Рубин», ковры на полу и на стене, громадная люстра на шесть плафонов, из которых сейчас горели только два.
Профессор уселся в одно из кресел, достал из кармана сигареты «Космос», прикурил от спички, загасив ее резким выдохом.
– Чего стоишь? – обратился он с нотками раздражения к Егору. – Садись.
Егор сел в жесткое кресло, затрещавшее пружинами, и вдруг подумал о том, что не знает, как начать разговор. До этого он бывал здесь только на правах ученика, и новая роль – равноправного партнера – была ему непривычна.
«Что ж, – подумал он, – сегодня день перемен. И вообще, сегодня мой день. Так что – смелее».
– Ну, что за срочность? – проворчал Никитин, выпуская струю дыма.
– Скажите, – начал Егор, – зачем вы сказали мне три месяца назад, что находитесь при смерти? Насколько я знаю – а я знаю – в ближайшие годы вам ничего серьезного не грозит.
Он покосился на сигарету профессора.
Тот, словно не услышал его слов, стряхнул пепел в пепельницу и вытянул свои худые ноги.
– Это хорошо, что не грозит, – сказал он.
– Лгать было зачем? – напрямую спросил Егор.
Никитин покосился на него. В его взгляде – орлином, немигающем – просквозила мимолетная растерянность, и это почему-то встревожило Егора. Вообще он ожидал подобной реакции. Но профессор был растерян сильнее, чем думал Горин, а его молчание служило тому лишним подтверждением. И чем он мог ответить, будучи прижат лопатками к полу, Егору оставалось только догадываться.
– Я знал, что ты рано или поздно об этом спросишь, – сказал спокойным тоном Никитин.
Он сделал паузу, хорошенько затянувшись раз, другой. И оба раза неторопливо и длинно выпустил струю дыма.
Егор молча ждал продолжения.
– Суть не в том, Егор, лгал я или нет, – произнес так же спокойно профессор, и Егору даже почудились нотки облегчения в его голосе. – Суть в том, что ты решился продолжить эксперимент. Мой эксперимент! А ради этого, поверь, я готов был на все.
– Верю, – усмехнулся Егор.
Никитин испытующе посмотрел на него. Казалось, он хочет проникнуть в его мысли, и Егор с веселой злостью подумал, что как раз это-то у профессора не выйдет. Может, он и сумел настроить его мозг на волну приема информации самого непостижимого свойства, но заглянуть ему в мозг профессор не сможет, как бы он того ни желал.
– Ты напрасно смеешься. Знаешь, я часто думал о том, что ты до конца не понимаешь всей важности нашей с тобой работы.
– Велика важность! – возразил Егор. – Знать, когда кто умрет или где рухнет очередной самолет… Честно говоря, я мог бы прекрасно жить и без этого.
– Вот видишь, – грустно покачал головой Никитин. – А я положил на это всю жизнь. И твой отец, между прочим, тоже.
Егор нахмурился, точно от прикосновения к больному месту.
– Кстати, об отце. Я хочу его видеть, – сказал он.
– Но…
– Вы обещали! – повысил он голос. – Вы сказали, что, когда я буду готов, вы дадите мне возможность встретиться с ним.
– А ты готов? – спросил Никитин, с сомнением глядя на него.
– Думаю, что да.
– А я думаю иначе.
– А мне все равно, что вы думаете.
– Даже так?
– Именно так.
Никитин сильным движением раздавил окурок в пепельнице, подтянул рывком ноги.
– Что с тобой произошло, Егор? – спросил он. – Ты кого-то видел сегодня?