Всемогущий
Шрифт:
– Не говори глупостей, – спокойно возразил Плоткин. – Бутербродов у них своих хватает. А вот ты, кажется, просто неблагодарный тип, если не ценишь очевидного.
– Да, я неблагодарный тип, – согласился Егор. – А теперь можно я пойду?
– Куда это?
– Домой.
– Что? – ужаснулся Плоткин. – Какое домой? Ты видишь, еще все гости здесь? Сиди и не рыпайся.
– Да надоело мне…
– Тихо, умоляю тебя, тихо, Егор, – зашипел Плоткин, растягивая губы в умилительную улыбку. – Степанков идет. Егор, прошу тебя, не подведи,
Он сделал большие глаза и поднял голову, больно сдавив Егору плечо.
– Ну, – послышался сипловатый тенорок, – господа литераторы, а для меня найдется экземплярчик?
Егор повернулся и увидел перед собой знаменитого кинорежиссера Сергея Степанкова, рослого, седоусого, мощного, настоящего барина – и по родословной, и по образу жизни. Повеяло настоящим: мехами и дуэлями. Егор с удовольствием обозрел погрузневшую, но все еще атлетическую фигуру Степанкова и без трепета взглянул ему в глаза. Отец режиссера, один из главных поэтов страны, переживший смену всех советских вождей, скончался лишь недавно, самую малость не дотянув до векового юбилея, и Степанкову, точной копии отца, в ближайшие двадцать лет ничего не грозило.
– Конечно найдется, Сергей Михайлович, – еще шире улыбнулся Плоткин.
Степанков оперся одной рукой – красивой, с перстнем на мизинце – о стол, а другую сунул в карман. Одет он был подчеркнуто просто, в какую-то полуспортивную черную куртку на «молнии» и ношеную голубую тенниску, но в этом и заключался своеобразный шик, дающий возможность подчеркнуть, во-первых, свое отличие от простых смертных, вынужденных подчиняться общепринятым нормам и ходить на официальные мероприятия в строгих костюмах, а во-вторых, лишний раз напомнить о своей принадлежности к творческому миру, имеющему свои особые привилегии.
– Егор, а что же ты ни разу ко мне в гости не зайдешь? – промурлыкал Степанков в усы.
– Э-э… – замялся Егор. – Вы как-то не…
– А ты по-простому, – подмигнул Степанков. – Взял да и зашел. Адрес, думаю, знаешь.
Предложение было таким неожиданным и заманчивым, что Егор на время забыл свои переживания. Степанков был маршалом российской режиссуры и, как ни странно, большим и самобытным художником. Просьба зайти означала, ни много ни мало, предложение о совместной работе, о чем мечтает каждый автор, от начинающего до прославленного, и пренебречь ею было бы немыслимо.
– Знаю, конечно, Сергей Михайлович, – выпалил Егор.
– Ну и славно, – кивнул Степанков. – Буду рад угостить тебя нашей семейной настойкой. Посидим, побалакаем о том о сем. Ты как, принимаешь?
– Конечно…
– Значит, договорились.
Егор подписал книгу, вручил Степанкову. Тот, не читая, сунул книгу под мышку, сощурил карие, с бесовскими огоньками глаза. Сбоку надвинулась камера, и он на минуту о чем-то задумался.
– А что это ты бледноват? – спросил он вдруг Егора. – Не болеешь, часом?
– Нет, – отозвался Егор. – Заработался немного, оттого, наверное…
– Дорогой мой, – задушевно и нараспев сказал Степанков, – помни: здоровье прежде всего! Оно, конечно, древние правильно говорили: через тернии к звездам. Но ведь можно до них и не долететь, сорваться на полпути. Так что береги себя, ты нам всем еще понадобишься.
– Спасибо, Сергей Михайлович, – сказал Егор. – Я обязательно учту ваш совет.
– Учти, учти. А с визитом не тяни. Я на той неделе в Италию собираюсь, так что имей в виду.
– Да, я все понял.
– Ну и прекрасно, раз понял. Надеюсь, так будет и впредь. Альберт Эдуардович, как там моя книга?
– На выходе, Сергей Михайлович.
– Угу, – внушительно уронил Степанков, кивнул и отошел от стола.
– Ты видишь, как поперло? – прошептал Плоткин, надавив Егору на плечо. – А ты – домой? Говорю тебе, это твой звездный час. Пользуйся, пока есть такая возможность.
– Пользуюсь, – отозвался Егор, все еще находившийся под обаянием личности Степанкова, будто облившей его солнечным светом в непогожий ноябрьский день.
– Завтра же чтобы был у него!
– Буду.
К столу подошел молодой мужчина, и Егор перенес свое внимание на него. Это был Валерий Храмов, знаменитый хоккеист, звезда НХЛ. Его обожали и в России, и в Америке за скромную мужественность в жизни и феноменальную игру на площадке. Называть себя его другом почитали за честь звезды Голливуда и президенты, но ему всего дороже была его семья и возможность хоть пару дней провести на загородной даче с мамой, женой и двумя маленькими дочерьми.
– Вообще, читать у меня нет времени, – простодушно сказал он, – но ваши книжки я люблю.
– А я – вашу игру, – улыбнулся Егор. – Хотя я не большой любитель хоккея.
Он взглянул Храмову в глаза – и внезапно побледнел до синевы.
– Что с вами? – воскликнул хоккеист.
Он наклонился над столом и протянул руку, готовясь поддержать Егора, если тот начнет падать.
– Егор, что с тобой? – перепугался Плоткин. – Тебе нехорошо? Дайте воды!
Их поведение начало привлекать внимание, и со всех сторон на них устремились любопытные взгляды. Блеснул зрачок видеокамеры, ловя выражение лиц. Кто-то побежал за водой. Момент был щекотливый. Егор пересилил себя и выдавил улыбку.
– Все хорошо, – сказал он.
Храмов недоверчиво посмотрел на него.
– Точно?
– Абсолютно. Вот, держите ваш экземпляр.
Он размашисто расписался на форзаце, поднялся и вручил книгу хоккеисту. Легкая краска, благодаря тому, что он опустил голову, вернулась на его щеки, и, хотя он и оставался бледным, все-таки выглядел уже чуть лучше, чем покойник.
– Можно вас на минуту? Хочу кое о чем спросить.
– Да, конечно, – кивнул Храмов.
– Егор, ты в порядке? – спросил Плоткин, приняв у кого-то стакан с водой и не зная, что с ним делать.