Всеобщая история кино. Том 4 (первый полутом). Послевоенные годы в странах Европы 1919-1929
Шрифт:
Лупу Пик снял также по сценарию Абеля Ганса фильм о финале наполеоновской эпопеи, воссоздание которой предпринял сам Ганс. Картина Лупу Пика называлась «Наполеон на острове Святой Елены» («Napol'eon auf St. Helena», 1929, с Вернером Крауссом в главной роли). Рудольф Арнхейм считал этот камерный фильм малоудачным «странным сочетанием благих намерений и старательности, отвечающих тематике картины. <…>
Она сделана чисто, объективно. История дана без националистических искажений, в правдоподобных декорациях, с замечательными актерами, но за всем этим — такая смертельная скука, что ждешь не дождешься кота Феликса» [322] («Вельтбюне», 19 ноября 1929 года).
322
Мультипликационный персонаж американского
В том же 1929 году разочарованный Лупу Пик написал в статье под заголовком «Чем страдает немецкое кино?» (в приложении к газете «Берлинер тагеблатт», 25 июля 1929 года):
«Кто же виноват в том, что сладкий пирог, внешне такой привлекательный, внутри пуст, как безе? Нам скажут: «Естественно, продюсер!» Но лично я считаю, что люди творчества, режиссер, автор сценария, призваны в первую очередь разделить эту ответственность в той мере, в какой художник в большинстве случаев полностью подпадает под власть капитала».
Сняв в 1931 году один-единственный звуковой фильм, «Уличная песенка («Gassenhauer») [323] , Лупу Пик умер в Берлине в том же году.
Уже во времена «Новогодней ночи» у Карла Майера были подражатели. Среди них наибольшим успехом пользовался театральный режиссер, ученик Макса Рейнхардта Карл Грюне. В первом же своем фильме, «Улица», («Die Strasse», 1923) он ориентировался на социальное кино и Каммершпиль.
«Буржуа (Ойген Клёпфер) встретил девушку (Ауд Эгеде Ниссен), которая впутывает его в преступление. В тюрьме он хочет повеситься, но его признают невиновным».
323
В французском прокате — под названием «Четверо бродяг».
В этом фильме, снятом под непосредственным влиянием Каммершпиля, Лупу Пика и Йесснера, события развиваются в течение одной ночи и излагаются без титров, что, однако, не относится к французским прокатным копиям.
«За «Улицу», которую мы уже видели два года назад в «Синэ-Опера», теперь взялся прокатчик — к сожалению, человек нетворческий; пристегнув к фильму претендующие на юмор надписи, он полностью изменил подлинный смысл картины» («Синэа-Синэ пур тус», 15 октября 1925 года).
«Улица» была почти целиком снята в павильоне. Как ученик Рейнхардта, Грюне добивался от актеров несколько театральной манеры, требующей сильного нажима. Нет сомнения, что фильм послужил прототипом «Суки» Ж. Ренуара, снятой, правда, в ином стиле, но на основе аналогичной ситуации [324] .
324
Отсылаем читателя к упоминавшейся книге 3. Кракауэра, где на с. 124 подробно излагается сюжет фильма, имеющий чрезвычайно мало общего и с фильмом Ж. Ренуара и с легшим в его основу романом Ла Фушардьера. — Примеч. ред.
Поставив «Улицу», а затем и несколько других фильмов, в том числе «Братья Шелленберг», где, по словам Вилли Хааса (сценариста фильма), «обе главные роли поразительно, с удивительной техникой исполнения» играл Конрад Фейдт, Грюне завоевал репутацию «самого литературного из всех режиссеров немецкого кино». Тем не менее в ходе дискуссии на тему «литература и кино» он писал в журнале «Лихт-бильд-бюне» (5 мая 1923 года):
«Тот, кто при создании… и оценке… фильма отталкивается от литературы и театра, совершает принципиальную ошибку. Предположение Баба [325] «оставить в покое литературу и заняться техникой» порождено очень ограниченной концепцией. Вслед за другими я тоже считаю, что кадры уходящего дня в «Привидении» Мурнау свидетельствуют о гениальности режиссуры. Но даже здесь — подделка, то есть не что иное, как техника, которая в будущем сама по себе ничто. <…>
325
Юлиус Баб — критик, которому Грюне отвечал цитируемой статьей.
Действие в кино (а оно, замечу в скобках, единственная точка соприкосновения с литературой) представляет лишь подсобный элемент, правда, такой, без которого сегодня не обойтись. Ведь кино находится лишь в начале своего развития. В идеальном фильме действию отведут лишь очень второстепенное место».
После «Улицы» Грюне быстро выдохся.
326
То есть «поэтический реализм» 30-х годов. — Примеч. ред.
Последняя часть трилогии Карла Майера была уже создана не Лупу Пиком, а Мурнау. Идея этой третьей части была заимствована сценаристом в гоголевской «Шинели», где маленький чиновник Акакий Акакиевич утрачивает самое человеческое достоинство ради роскошной шинели [327] . Вот что в связи с этим писал Жан Арруа в «Синэ-магазин» (1 апреля 1927 года) в статье «То, что никогда не было сказано»:
«Первым, кто замыслил создать именно этот фильм и именно в этом духе, был Лупу Пик… Хотя сюжет [повести Гоголя] развертывался в другой среде и с другими персонажами, шинель, как и ливрея швейцара в отеле «Атлантик», играет психологическую роль. Пик сделал сценарий и не только собирался ставить фильм, но и сам — он был чрезвычайно одаренным актером — играть главную роль.
327
Такое изложение сюжетного хода гоголевской повести представляется неверным: ведь человеческого достоинства у Башмачки-на не было еще до того, как ему пришла в голову мысль о покупке шинели. Вся повесть — протест против унижения человеческого достоинства и несправедливых общественных отношений. — Примеч. ред.
Однако ему не удалось достичь соглашения с производственной компанией, и Мурнау поручили снять фильм по сценарию, сильно измененному и полностью переосмысленному Карлом Майером».
Хоть сценарий и создавал Майер, «Последний человек» плохо вписывается в рамки Каммершпиля. Вообще сильная индивидуальность Мурнау уже с первых фильмов позволила ему держаться либо рядом, либо выше любых школ и направлений.
Фридрих Вильгельм Плумпе, выбравший для себя псевдоним Мурнау, родился 28 декабря 1888 года в Билефельде (Вестфалия). Его родители были людьми зажиточными. По свидетельству брата Мурнау, Роберта Плумпе, приводимому Лоттой Эйснер, «на Рождество [за несколько дней до того, как будущему Мурнау должно было исполниться восемь лет] Вильгельму подарили один из тех маленьких кукольных театров, которые входили тогда в моду. В то время он посещал четвертый класс школы, и наша семья смогла увидеть сказки Андерсена и Гримма в его переделке для сцены.
Однако вскоре он нашел, что это детское занятие. Для постановки «Вильгельма Телля» или «Разбойников» миниатюрная сцена оказалась слишком тесной; он мечтал о большой сцене, где можно было бы менять декорации, и не просто большой, а с вращающимся кругом. Мы, его братья, решили помочь ему построить театр со сценой вчетверо большей, чем прежняя. Особенного участия в этой работе Вильгельм не принимал, он и вообще немного стоил там, где требовались умелые руки. Театр этот оказался прекрасно оборудован: с освещением, люком, колосниками. <…>
Всякий раз, посмотрев заинтересовавший его спектакль в Кассельском театре, Вильгельм приспосабливал его к условиям своей сцены. <…>
В двенадцать лет мой брат знал уже Шопенгауэра, Ибсена, Ницше, Достоевского и Шекспира» [328] .
Пройдя курс философии и истории искусств, он начал работать в театре. «В 1910 году он играл и работал ассистентом режиссера в знаменитом берлинском «Дойчес театр» под руководством Макса Рейнхардта. В то время он занимался только мелочами, но постоянное общение с Рейнхардтом многому его научило» [329] .
328
Eisner L.F. W. Murnau. Paris, 1964, p. 13.
329
«Cin'ea-Cin'e pour tous», 1927, 1 avr.