Всеобщая история кино. Том. Кино становится искусством 1914-1920
Шрифт:
Под влиянием этих глубоких течений во французской общественной мысли Абель Ганс начал писать сценарий фильма „Я обвиняю” в июле 1917 года, в тот момент, когда восстания и забастовки пошли на убыль. Творчество кинорежиссера стало гулким эхом, которое и повторяло все то, что утверждала самая отъявленная шовинистическая пропаганда, и искажало своей напыщенной громогласностью гневные вопли, смутно доносившиеся из окопов. Можно представить себе этого метущегося человека, которого увлекала волна народного протеста против ужасов войны, но которому было необходимо получить капиталы от Патэ и официальную поддержку военного командования. Превратить „четыре тысячи коленопреклоненных солдат в живые, неумолимые буквы слова „Я обвиняю” — замысел действительно грандиозный; Ганс надеялся, осуществив его, стать равным
Впрочем, Ганс испугался собственной смелости, увидев, что его фильм обвиняют в пораженчестве. Став цензором своего произведения, он вырезал из него те кадры, в которых все доведено до крайности, до издевки, а главное, в которых слышатся отзвуки, как бы они ни были искажены, возмущения французского солдата. Очень показательно сравнение между сценарием, опубликованным в 1918 году, и новым вариантом фильма, выпущенным в 1922 году. Картина „Я обвиняю” отдалилась от книги Барбюса, которая вначале была образцом для Абеля Ганса.
Ганс мог бы в первом варианте „Я обвиняю” отразить возмущение народа дельцами-спекулянтами, но ясно, что намек на требования населения в тылу лишил бы его миллиона, выданного ему Патэ. Рост забастовок тревожил кинопромышленника, который отмечает в своих мемуарах:
„В конце войны [281] на нашем заводе в Венсенне имела место рабочая манифестация. Ее организаторами были рабочие, изготовлявшие пленку и набранные из людей, непригодных к военной службе и освобожденных от нее, взамен тех, кто был призван в армию.
281
Забастовка на заводе Патэ относится к 1917 году. Альбер Тома оставил пост министра в ноябре 1917 года, когда Клемансо стал председателем Совета.
Вожаки забастовки, очевидно, знали, что на следующий день я уезжаю в Нью-Йорк.
Двое рабочих из этого цеха добились, чтобы я принял их, и предъявили мне целый список требований.
… Я согласился на некоторые их требования, но уточнил, что если, допустим, соглашения будут нарушены по вине рабочих до моего возвращения во Францию, то мастерские будут немедленно закрыты и я буду ввозить из Америки пленку и негативы.
Мой коллега директор завода Мадие телеграфировал мне несколько дней спустя после моего приезда в Нью-Йорк, что те же рабочие выдвинули новые требования, и я отдал телеграфный приказ немедленно закрыть мастерские и перечислить мне по телеграфу, какие фильмы и какая пленка нужны французскому кинорынку, чтобы я мог все это постепенно пересылать.
Я не принял на работу ни одного участника манифестации, несмотря на вмешательство г-на Альбера Тома, в то время министра вооружения. Происшествие… оказало мне большую услугу. Мне удалось, как только кончились военные действия, возобновить работу на предприятии с прежним персоналом, призванным под знамена, ведь приличие требовало без единого дня промедления устроить его снова на работу”.
„Матерь скорбящая”, 1917. Реж. Абель Ганс. В главных ролях Фирмен Жемье, Эмми Линн.
„Лихорадка”, 1921. Реж. Луи Деллюк. В главных ролях Ева Франсис, Эдмон Ван Дэль.
„Улыбающаяся мадам Беде”, 1922. Реж. Жермен Дюлак.
Итак, тысячи рабочих Венсенна были выброшены на улицу в 1917 году, в то время как Шарль Патэ развивал свою деятельность и расширял производство пленки в Америке. Венсеннский локаут совпал с решением приостановить производство, принятым вскоре фирмой. „Я обвиняю” был одним из последних фильмов, производство которого
Поэтому-то в кинокартинах, финансируемых Патэ, не показывались ни стачечники, ни манифестации против войны. Даже в первом варианте фильма „Я обвиняю” протест против некоторых „ужасов войны” ходулен и направлен главным образом против „немецкого варварства”. В стране, обескровленной войной, Абель Ганс заходил не так далеко, как Томас Инс, а тем более Чарли Чаплин. Самое большее, что он уловил в настроении „фронтовика” (вскоре „бывшего фронтовика”), был смутный, темный гнев, который то приводил к Барбюсу и Вайяну-Кутюрье, то к Муссолини и Гитлеру.
Радостно-яркое пламя перемирия не успокоило французское общественное мнение. Когда Клемансо оправдал убийцу Жореса, 300 тыс. манифестантов прошли перед памятником, воздвигнутым социалисту-трибуну, бросая в знак почитания сорванные с себя военные кресты и ордена. Это близко по духу лучшим кадрам фильма „Я обвиняю”. В день бурного 1 Мая 1919 года убит демонстрант — 300 тыс. парижан следуют за его гробом. Снова вспыхивают забастовки — бастуют рабочие и служащие метро, текстильной промышленности, печати, банков, больших магазинов, шахт, химических заводов. На митингах рабочие громко приветствуют русскую революцию и Ленина, а в это время Клемансо намеревается продолжать войну против Москвы и посылает армию и флот в Черное море. Весной 1919 года в Одессе и Севастополе восстали войска и моряки. Судьи, которые оправдали убийцу Жореса, приговорили к смерти капитана Садуля, члена французской делегации в России, примкнувшего к Ленину [282] .
282
Жак Садуль, мой однофамилец и друг, умер в 1936 году. Его дети работали в кино: дочь Жаклина — монтажером, а сын Гарри — ассистентом у Рене Клера и Фейдера.
В конце 1919 года волна забастовок докатилась до зрелищных предприятий. Парижские театры и кино закрылись. Многие режиссеры и актеры открыто примкнули к стачечникам: г-жа Лара из „Комеди Франсэз”, Гарри Баур, Сатюрнэн Фабр, Дюбоск, Рене Фошуа. В основанной незадолго до того корпоративной газете „Синематографи Франсэз” П. Симоно возглашал:
„Пусть служащие перестанут требовать иллюзорного повышения заработной платы, которое приводит лишь к тому, что жизнь становится более дорогой и деньги обесцениваются. И пусть виновных в беспорядке манифестантов, кричащих: „Да здравствует Садуль! Долой Францию!” — жандармы хватают за шиворот” [283] .
283
Возглас „Долой Францию!” был измышлением „большой” прессы.
В эти смутные времена 16 ноября к власти пришел Национальный блок. Повсюду кричали об угрозе большевизма, стены были покрыты плакатами Баррера (рисовальщика афиш у Патэ), на которых изображался забрызганный кровью, косматый, разъяренный „человек с ножом в зубах”…
Версальский договор был подписан, когда всюду вспыхивали забастовки (июнь 1919 г.). Их стало еще больше в начале 1920 года. 250 тыс. железнодорожников прервали работу, шахтеры на севере страны сделали это одновременно с шахтерами Рура. Первое мая 1920 года, когда погибло три человека, было апогеем движения, которое из-за предательства социалистов и Жуо быстро схлынуло. Мильеран и Дешанель сменили Клемансо и Пуанкаре, но продолжали их политику. Разгром немецкой революции способствовал спаду революционного движения во Франции. В Москве в июле 1920 года собрался Второй кон-гpecc III Коммунистического Интернационала, к которому впоследствии на конгрессе в Туре в конце декабря 1920 года присоединилось большинство Французской социалистической партии.