Всеволод Вишневский
Шрифт:
Хотя Тоня и писала множество раз в конце своих посланий «твоя и только твоя», на самом деле, видимо, было не совсем так. На одной из записок о том, что она сегодня не сможет, а придет завтра, Всеволод, страдая и терзаясь, набросал крупно и размашисто: «Зачем ты, Тоня, возвращаешься к прошлому? Обещания и слова не держишь. Зачем? Зачем говоришь и пишешь одно, а делаешь другое? Зачем?»
На исходе второго года их взаимоотношений содержание записок Зерниной все так же противоречиво.
В начале 1924 года Тоня уезжает в служебную командировку в Москву с решительным настроением быть свободной и независимой. «Не хочу никаких влияний, никаких давлений…» А в записке — «из Москвы приеду к тебе (Всеволод переехал к этому времени на проспект 25 Октября. — В. Х.). На
Проходит еще целых два года. Все по-прежнему: встречи, о которых надо уславливаться заранее, размолвки, упреки, примирения… Он страдал, не всегда признаваясь себе в этом. Не случайно и спустя десятилетия, в сорок четвертом, глядя на окна своей давнишней квартиры, Всеволод не может сдержать волнения: «Мне кажется, что там, на 3-м этаже, до сих пор во тьме слышен стук моего сердца. Я очень долго там ждал. И сердце билось от каждого шороха в назначенные часы. Я ждал одиноко…»
Трудно сказать, как все сложилось бы в будущем. Во всяком случае, в записках Антонины, кроме обычных сообщений о времени встречи, все чаще звучат жалобы на то, что чувствует себя она скверно — и физически и морально.
Болит голова, болит душа…
Поздравление с Новым, 1926 годом Тоня завершает словами: «Наша эра начнется не сегодня, а когда мы будем наконец под одной кровлей».
В сентябре 1925 года Вишневский получил справку о месте своей работы и должности — для предъявления в загс. А вообще-то графу о семейном положении в анкетах он тогда обычно заполнял так: «женат (не зарегистрирован)».
25 сентября 1926 года, скорее всего после разговора с врачами, лечившими А. В. Зернину, Всеволод пишет ей в больницу:
«Моя жизнь, мой Тоник!
Под окнами твоими я долго стоял… Богу жизни своей я молюсь о жизни твоей».
Здесь все: и любовь, и отчаяние, и ужас перед лицом смерти (врачи не скрывали роковой диагноз), хотя смертей за свою жизнь он насмотрелся предостаточно.
Но до последнего часа человек жаждет верить в чудо, во что угодно, лишь бы сохранять надежду в себе и в близком человеке. Несмотря на постоянно ощущаемую им жгучую, непреходящую тяжесть на сердце, Всеволод обязан был каждый день как ни в чем не бывало являться к Тоне бодрым и уверенным и обязательно подробно — этого она всегда требовала — рассказывать об Игоре, который теперь всецело на попечении ее сестры, Людмилы Владимировны Зерниной, о своих делах на службе, об успехах в английском — он свободно читает британские военно-морские журналы… Он должен всем своим видом, тоном, взглядом убеждать Тоню: все нормально, ничего страшного, ты скоро выздоровеешь…
Не зря говорят: беда не ходит одна. Вот уже около года на лечении в госпитале Георгий, младший из братьев Вишневских. Видимо, не прошли бесследно годы войны и плена. Тяжелый недуг подорвал здоровье юноши — энергичного, обещавшего вырасти в незаурядного журналиста. Его очерки печатались в газетах «Красный Балтийский флот», «Комсомольская правда», «Смена». Всеволод приносит ему в госпиталь свежие номера газет, но читает их вслух сосед по палате — Георгий полностью потерял зрение.
И у Тони здоровье таяло катастрофически быстро, на глазах. Головные боли мучили ее и раньше, а вот быстрые смены температуры, когда все тело захлестывает горячая волна и становится невыносимо жарко, душно, участились уже в больнице. Она осунулась, заметно потеряла в весе и, кажется, знала уже, что ее ждет. Всеволод с ног сбивался в поисках все новых и новых врачей, созывал консилиумы, но ответы были однозначны: «Нет. Лечению не поддается…»
Антонина Владимировна Зернина умерла в страшных мучениях от рака крови. Произошло это в начале марта — месяца, в котором пять лет назад расцвела их любовь. Как ни крепился Всеволод, но в этот день он не в силах был сдержать рыданий.
В апреле 1927 года Вишневские похоронили Георгия. Две смерти близких ему людей меньше чем за полтора месяца.
3
Период работы Всеволода Вишневского непосредственно в редакциях газеты «Красный Балтийский
В архиве писателя есть любопытнейший в этом плане документ — письмо Тихона Василенко (с ним вместе Всеволод участвовал в штурме Казани, воевал на бронепоездах, в украинских степях). Вот отрывок, показывающий, каким образом в двадцатые годы могли появиться новые кадры специалистов из рабочих и крестьян: «Все учусь. Все свое время отдаю наукам: высшая математика, механика (кинематика, динамика), геодезия, электротехника, сопротивление материалов, а помимо этого — еще десятка полтора других предметов. Встаю в 7 часов утра, выпиваю стакан чаю и бегу в институт. С 8 до 2-х слушаю лекции. В два часа с молниеносной быстротой бегу в столовку, а в 3 часа уже на вахте (машинистом на электростанции трамвая). И до 11 ч. ночи, домой прихожу в половине двенадцатого, да еще надо почитать. И так без конца, ежедневно. Предоставляю теперь тебе право судить меня за то, что письма мои редки».
И еще один важнейший фактор — исключительное трудолюбие Всеволода, его способность быстро переключаться с одной работы на другую, умение собрать волю в кулак, никогда не поддаваться настроениям и переживаниям в ущерб делу. Видимо, психологи не зря рассматривают склонность к труду, к напряженной умственной деятельности в общем ряду человеческих способностей, а некоторые даже считают главной. С нашим героем, одаренным многосторонне, дело обстояло именно так: он был трудолюбив талантливо.
В одном из исследований о Вишневском высказана мысль о том, что его писательской манере этих лет свойственно стремление к точности, документальности.
По журналистским публикациям Вишневского в известной мере можно изучать становление, развитие Советских Вооруженных Сил, в частности Военно-Морского Флота. Беря какую-нибудь важную, перспективную тему, он остается верен ей годами, все глубже и фундаментальнее разрабатывая, открывая и отражая в ней все новые и новые грани в согласии с движущейся, изменяющейся жизнью.
Одной из таких тем было обучение, закалка и воспитание знающих и любящих свое дело флотских кадров.
В марте 1924 года в «Красной звезде» печатается статья «На простор морей и океанов» с подзаголовком-выносом «Красному флоту необходимы заграничные плавания». Здесь уже на высоком профессиональном уровне (статья четко, логично выстроена, доказательства убедительны, язык точный) ставится, по сути, та же проблема, что и в заметке «Морская школа», опубликованной когда-то в «КБФ»: как учиться, совершенствоваться и отдельному моряку, и флоту в целом. От необходимости расширить морскую практику рулевых к необходимости дальних походов флота — так растет тема.
Способность флота к действиям на море обеспечивается техническим состоянием кораблей и подготовленностью, выучкой и морально-политическим духом личного состава. Каким путем эти качества вырабатывать? «Никто, конечно, не станет возражать, что, главным образом, путем плавания, похода, маневров и т. д. Теоретической подготовкой, даже самой серьезной, сделать моряка невозможно…» Плавания не только в своих водах. Переходя к изложению главной мысли, Вишневский выделяет ключевые слова: «Красному флоту, так же как и каждому военному флоту, необходимы заграничные плавания…