Всеволод Залесский. Дилогия
Шрифт:
– На что? – не понял Костя.
– А, ну да, все время забываю… Это кино вы еще не видели. И название появиться не могло. После войны штатовские фильмы вы будете называть трофейными. Дед рассказывал. И целыми дворами будете пытаться имитировать крик Тарзана… Как на качели сядешь. И будешь держаться за мои плечи. Понятно?
– Понятно. Давай, – Костя оперся локтем о землю и протянул правую руку Севке.
– Только учти, если мы на кого напоремся, то я тебя уроню самым безжалостным образом, – предупредил Севка. – Так в этом случае, ты на шее у меня не висни,
– По рукам, – улыбнулся Костя.
Устроившись на спине у Севки, Костя сказал: «Поехали», – и не понял, отчего это Севка засмеялся.
Пришлось рассказать о первом космонавте уже на ходу.
Костя выслушал, не перебивая.
Севка думал, что вот сейчас тот скажет что-то вроде – здорово, наши все-таки первые, станет расспрашивать подробности, которых Севка не знал или не помнил. Он даже в названии первого космического корабля не был уверен. «Восток». Или «Восход». Но не «Союз», это Севка знал наверняка. А вот с «востоком-восходом» путался наглухо. И если бы Костя стал выспрашивать детали, то пришелец из прекрасного и далекого будущего опозорился бы по полной программе.
Но Костя задал только один вопрос. И даже не вопрос, так, указал на странную, по его мнению, деталь.
– Фамилию они дворянскую пропустили. Это, наверное, нарочно. Чтобы и эмиграция – тогда ж эмиграция все равно будет? – порадовалась.
– Не знаю, – честно сказал Севка. – Кажется, он из крестьян. Сейчас, возможно, в оккупации… Или зимой освободили. Я не помню…
Ни хрена ты толком не помнишь, должен был сказать Костя, но не сказал. Хороший парень, Костя Шведов. Жаль, что умрет скоро.
Это понимал Севка, да и сам Костя прекрасно это осознавал.
Они в степи. Где госпиталь или хотя бы медсестра какая-нибудь – не понять. С какой скоростью Севка сможет нести раненого? И как долго?
И нет тут леса, чтобы спрятаться. Все видно на многие километры вокруг.
Первый привал Севка сделал через полчаса. Не мог не сделать – плечи ломило, пальцы, державшие винтовку, свело судорогой. Ноги – словно огнем пекло, исцарапал Севка босые ноги, до крови исцарапал. Но даже не это самое обидно. Прошел он за эти полчаса метров пятьсот, в лучшем случае. Это всего. А от места расстрела удалился, дай бог, на сто-сто пятьдесят метров, если по прямой считать. Пришлось обходить овраг, Севка понимал, что, спустившись в него, вылезти будет не просто.
Обошел, запыхался. В горле пекло, сердце колотилось, кричало, чтобы перестал Севка геройствовать, устроил Костю в тени какого-нибудь куста. Или во-он в том овраге, их тут много, оврагов и балок.
Опустить аккуратно на землю, сказать, что сейчас… вот сейчас сходит вперед, поищет подмогу и тут же вернется. Как только найдет – вернется. И вот тогда тебе, Костя, врачи рану вылечат, в госпиталь поедешь, а там – сестрички веселые и ласковые… Я быстро.
И Костя возражать не станет, Костя поймет. Может, взгляд отведет, чтобы не видеть твоих бегающих глаз, Всеволод Залесский. И даже, может, пошутит вдогонку. Скажет, чтобы ты сестричку посимпатичнее нашел.
Севка
– Сходишь, посмотришь? – спросил Костя. – Я подожду. Может, тут есть кто-то? Дорога, в конце концов, недалеко должна быть. Мы же по дороге шли вначале…
Они вначале шли по дороге. Сутки без сна и почти без привалов – по той изрытой колдобинами и колеями полосе, которую в этих местах принято называть дорогой. После ада на Узловой они ушли в сторону от железной дороги, двинулись по грунтовке в потоке отступавших, надеясь остановить попутную машину. У них это даже почти получилось, полуторка притормозила рядом на взмах руки, пожилой водитель начал что-то говорить, но по дороге пронеслась тень от самолета, ударили пушки, водитель нажал на газ, грузовик рванул вперед, а Севка и Костя бросились в сторону, в кусты.
На дороге горело и рвалось. Кричали раненые, люди бежали в степь, кто-то пытался стрелять по самолетам, а кто-то, бросив оружие, двинулся назад, к железной дороге. Бойцы и командиры. Навстречу немцам. Жить хотели все, но выживать пытались по-разному.
Солнце, наконец, село, и Севка с Костей почти до полуночи двигались в темноте, потом решили передохнуть… А проснулись уже в компании казаков. Их и еще десятка три бойцов и командиров отогнали в степь, но недалеко. Так что, если все правильно прикинуть, то да, грунтовка должна быть поблизости.
Вопрос в том, кто сейчас на дороге – немцы или наши.
Севка лег, закинув руки за голову. Закрыл глаза. Захотелось спать. Севка вздрогнул, торопливо сел.
Он не спал уже почти двое суток. Или даже больше. Бессонная ночь на Узловой в ожидании поезда, потом – сутки на дороге… Потому они и вырубились в степи, проспали недруга… Ну, и эту ночь они с Костей не сомкнули глаз ни на минуту, не до того было… Вот теперь не хватало еще снова уснуть. И снова проснуться в компании каких-нибудь готов. Или прямо – нибелунгов.
Организм – штука странная и даже подлая, может вырубиться в самый неподходящий момент. Богдан как-то рассказывал, что люди часто оттого и не бегут от неотвратимой смерти, не пытаются сопротивляться какому-нибудь маньяку, в одиночку захватившему десяток людей, что организм вдруг без спросу тормозит, парализует волю и здравый смысл. Человек уже не хочет спастись, он хочет продлить свое существование… на минуту, на секунду… Вместо того чтобы драться, он будет ждать своей очереди умереть.
Ни хрена, сказал Севка своему телу. Ничего у тебя не получится. Я буду жить.
– Так ты иди… – Костя улыбнулся печально. – Я тебя дождусь…
– Ага, – зло сказал Севка. – Еще и ты начни фигню пороть…
– А кто еще?
– Еще я сам готов всякие подлости делать. Добром тебя прошу – не дергай меня. Не доводи до истерики…
Севка поднялся на край балки, осмотрелся.
Пусто.
Ветер, солнце, птицы.
Самолеты, похоже, сгорели – дымов уже нет.
С севера донеслась канонада. Тяжко перекатывались глыбы.