Вскрытие показало...
Шрифт:
В дверном проеме за спиной сержанта маячила Эбби Тернбулл. Марино что, совсем рехнулся? Что он делает? Впустил эту акулу, по сравнению с которой остальные журналюги – просто золотые рыбки!
В следующий момент я отметила, что на Эбби босоножки, синие джинсы и белая хлопчатобумажная блузка навыпуск. Волосы журналистка кое-как заколола на затылке, косметика на ее лице отсутствовала. Отсутствовали также диктофон и блокнот – в руках Эбби держала только объемистую парусиновую сумку. Она увидела кровать, и лицо ее перекосилось от ужаса.
– Господи, нет! – Эбби
– Да, это она, – вполголоса произнес Марино.
Эбби приблизилась к кровати, не отрывая взгляда от убитой.
– Боже мой, Хенна! Нет, не может быть!
– Это была ее комната?
– Да. Пожалуйста, не надо вопросов. Боже!..
Марино кивнул полицейскому, которого я не могла видеть, чтобы тот проводил Эбби вниз. Я слышала, как шаркает по ступеням убитая горем журналистка.
– Сержант, вы понимаете, что делаете? – тихо спросила я.
– А то. Я всегда понимаю, что делаю.
– Она там, внизу, кричала, – продолжала я охрипшим от ужаса голосом. – Кричала на полицейских.
– На полицейских, как же! Тернбулл кричала на Больца – он как раз спустился.
– На Больца? – опешила я.
– И Тернбулл можно понять, – равнодушно продолжал Марино. – Это ее дом. Кому понравится, когда у его дома торчит целая толпа и не пускает хозяина?
– Так Больц не пускал ее в дом? – задала я идиотский вопрос.
– Больц и еще парочка наших парней. – Марино передернул плечами. – Нам придется с ней поговорить. Кто бы мог подумать! – Он перевел взгляд на кровать, и глаза его блеснули. – Убитая – сестра Эбби.
Гостиную заливало солнце и оккупировали комнатные растения. Комната находилась на втором этаже и носила следы недавнего (и обошедшегося в кругленькую сумму) ремонта. На дубовом паркете лежал большой ковер – индийский, хлопчатобумажный, с бахромой и геометрическим зелено-голубым узором по белому полю. Мебель тоже была белая, с острыми углами. На диване в художественном беспорядке располагались подушечки пастельных тонов. На беленых стенах имелась внушительная коллекция репродукций с монотипа местного художника-абстракциониста Грегга Карбо. Комната не несла никакой функциональной нагрузки. Эбби, по-видимому, обустраивала ее, руководствуясь исключительно собственными вкусовыми предпочтениями. Гостиная мисс Тернбулл впечатляла и обдавала холодом, красноречиво свидетельствуя о головокружительной карьере и цинизме хозяйки.
Последняя притулилась в уголке обитой белой кожей кушетки, поджав ноги, и нервно курила длинную тонкую сигарету. Я никогда особенно не рассматривала Эбби, и зря – ее внешность заслуживала внимания. Во-первых, у нее были разные глаза – один с прозеленью, другой – нет; во-вторых, полные губы, казалось, случайно попали на это лицо – они совсем не сочетались с длинным тонким носом. Каштановые волосы Эбби, распушенные на концах и седеющие, производили впечатление щетки, покалывающей плечи владелицы. Скулы были высокие, вокруг глаз и рта наметились "гусиные лапки". Стройная и длинноногая Эбби казалась мне ровесницей, хотя, возможно, была на несколько лет моложе.
Эбби смотрела на нас с Марино глазами насмерть испуганной лани. Сержант поднялся и закрыл дверь за полицейским.
– Примите мои соболезнования. Я понимаю, как вам сейчас тяжело, – начал было Марино свою обычную в таких случаях речь.
Он мягко объяснил Эбби, насколько важны для следствия ее ответы на все вопросы и каждая мелочь, которую ей удастся вспомнить о сестре, как-то: ее привычки, ее друзья, ее работа – да побольше таких подробностей. Эбби словно окаменела и не издавала ни звука. Я села напротив.
– Вас ведь не было в городе? – спросил Марино.
– Не было. – Голос Эбби дрожал, ее трясло, будто в ознобе. – Я уехала в пятницу днем, чтобы встретиться с одним человеком в Нью-Йорке.
– По какому поводу?
– По поводу книги. Я собираюсь заключить контракт на написание книги. У меня была встреча с моим агентом. Потом я заскочила к другу.
На стеклянном журнальном столике беззвучно включился диктофон. Эбби подняла на него невидящий взгляд.
– Вы звонили сестре из Нью-Йорка? Или, может быть, она вам звонила?
– Вчера вечером я пыталась ей дозвониться, чтобы сообщить, когда вернусь. – Эбби глубоко вздохнула. – Телефон не отвечал. Мне это не понравилось. Но потом я подумала, что Хенна просто пошла куда-нибудь развеяться. С вокзала я ей не звонила. Я имею в виду железнодорожный вокзал. У нее сегодня должны были быть уроки. Я взяла такси. Никакие предчувствия меня не мучили. Я все поняла, только когда увидела, что дом оцеплен...
– Как долго ваша сестра жила с вами?
– Прошлой осенью Хенна рассталась с мужем. Она хотела сменить обстановку, подумать, разобраться во всем. Я предложила ей пожить у меня, пока она не успокоится или не решит вернуться к мужу. Это было осенью. Точнее, в конце августа. Хенна переехала ко мне и устроилась на работу в университет.
– Когда вы ее видели в последний раз?
– В пятницу днем. – Голос Эбби сорвался. – Хенна отвезла меня на вокзал. – Эбби заплакала.
Марино извлек из заднего кармана мятый носовой платок и вручил его журналистке.
– Вы не знаете, чем ваша сестра намеревалась заняться в выходные?
– Хенна собиралась поработать. Она мне сказала, что останется дома и будет готовиться к урокам. Вроде у нее больше не было никаких планов. Хенна была домоседка. У нее имелась только парочка подруг, тоже преподавателей. А работы – выше головы. Хенна говорила, что в субботу сходит за продуктами, вот и все.
– А в какой супермаркет она обычно ходила?
– Понятия не имею. Какая разница? Она ведь все равно не пошла. Меня тут уже просили проверить, нет ли чего необычного на кухне. Продуктов там точно нет. В холодильнике шаром покати. Хенну, наверное, убили в ночь на пятницу. Как и всех остальных. Пока я прохлаждалась в Нью-Йорке, Хенна лежала тут. Совсем одна!..
С минуту мы молчали. Марино с непроницаемым лицом осматривал гостиную. Эбби дрожащими руками зажгла сигарету и повернулась ко мне.