Встреча на далеком меридиане

Уилсон Митчел

– Друг с другом?

– Нет, - засмеялся Гончаров.
– Сначала он женился на другой женщине. Потом и она вышла замуж - быть может, на зло ему. Таким образом, в комнате оказались уже _три_ семьи, и тут моя мать сказала: хватит! И верно, куда же больше. Она стала надоедать городским властям, обивая пороги учреждений, требовала, бранилась. Отец хлопотал о жилье у себя на заводе, и наконец мы получили две комнаты в другом доме - большую и маленькую, вроде ниши. Кухня была общая, но соседи попались славные. И как удобно нам стало заниматься! Просто замечательно.

– И вы в самом деле считаете, что тут нет ничего необычайного?

спросил Ник.

– Ну, конечно, и мне и отцу было нелегко заниматься. Это бесспорно. Еще совсем недавно я не был бы столь откровенным с вами. Гордость, знаете, ну и другие причины, одной из которых могла быть осторожность, - признался он, чуть нахмурясь.
– А собственно, почему не рассказывать? Правда есть правда, и зачем нам ее замалчивать, от кого прятать? Конечно же, не от своих - они все знают, потому что сами это пережили. От иностранцев, которые станут думать о нас хуже, узнав наши семейные секреты? Нет, пусть знают и восхищаются, черт их возьми! Как же они поймут, что мы за люди, если не будут знать, что мы пережили - одни по своей воле, другие нет - и какие мы приносили жертвы - и нужные, и ненужные - ради того, что мы сейчас имеем и будем иметь? И мы добиваемся своего, несмотря на то, что нам досаждают наши собственные лгуны, подхалимы, трусы, карьеристы, хулиганы и бюрократы. А!
– он с отвращением махнул рукой, как бы отбрасывая их всех прочь.
– Поймите, чтобы достичь того, чего мы хотим и в чем нуждаемся, мы живем очень трудной жизнью; жилищные неудобства - это далеко не самые большие для нас лишения. Да, так мы живем, и что из этого? Я бы сказал, жилищные мытарства моей семьи можно представить по-разному как комедию или как трагедию, но ведь потому-то в Москве сейчас такое множество строительных кранов. Мы долго ждали и много трудились ради того, чтобы эти мытарства отошли в прошлое. Вскоре они станут предметом изучения для наших историков, а несколько таких комнат, быть может, сохранят как музей, и наши школьники, глядя на них, будут считать нас героями.

– И, по-вашему, тут нет ничего необыкновенного?
– опять спросил Ник.

– Разумеется, это необыкновенно!
– спокойно возразил Гончаров. Необыкновенно и ужасно. В нашей жизни все так или иначе необыкновенно.

– Включая и то, почему такой человек, как вы, никогда не был женат?

Глаза Гончарова блеснули гневом, лицо побледнело и стало суровым.

– Тут тоже нет ничего необыкновенного, - не сразу ответил он.
– Но это совсем из иной области.
– Он встал. Ник понял, что зашел слишком далеко. Давайте займемся нашим делом.

Почти все вечера Ник мог бы проводить с Анни, но она не всегда бывала свободна. Временами, когда они оставались вдвоем, она переставала быть ласковой и оживленной, внезапно погружалась в задумчивость и словно витала где-то, куда не было доступа Нику. Такие минуты повторялись все чаще и чаще. Ник знал, что у нее много работы, но чувствовал, что дело не только в этом.

Он постоянно думал о ее словах: "Я найду способ убежать от тебя!", и вдруг однажды вечером его осенила пугающая догадка.

– Что-то я давно не видел Хэншела, а ты?
– внезапно спросил он.

– Я видела, - чуть поколебавшись, ответила Анни. Они сидели в кафе "Арарат", в той половине, где столики стоят на возвышении. Низкий потолок был расписан ярким орнаментом, за спиной у них горели краски освещенной боковым светом панорамы, и записанный на пластинку голос Ива Монтана, поющего "C'est si bon", казалось, несся с вершины Арарата, с бурых холмов вокруг озера Севан, из увитых виноградом развалин на скале.
– Я видела его вчера, - добавила она.

– Вот как?

– Я работала с ним. У него было совещание в министерстве, и он просил меня подробно записать все, что будут говорить и русские, и он сам. Вместо того чтобы переводить сразу, я просто все записывала, а потом перевела для него с русского на английский. Совещание тянулось два часа. Он отвез меня домой, но мы почти не разговаривали. Впрочем, он спрашивал о тебе.

– Да?
– сухо спросил Ник.
– А потом?

– Что - потом?

– Он отвез тебя домой, а потом что? Он был у тебя, когда я звонил?

– Да нет же. Просто мне нужно было работать. Я должна была перевести для него мои записи, чтобы после заняться своей статьей.

– А потом он пришел за твоими записями?

– Нет, - спокойно ответила Анни.
– За ними приехал шофер из посольства.

– А когда я звонил, почему ты не сказала, что виделась с ним?

– Потому что в это время я уже покончила с записями и работала над своей статьей. И Хэншел как-то вылетел у меня из головы.
– Анни нахмурила брови.
– Ты же не спрашиваешь о других людях, с которыми я работаю.

– У меня особое отношение к Леонарду, - сказал он.
– Когда он был моим шефом, мне нравилось работать с ним - он умел воодушевить и прочее, и все же в последнее время, зная, к чему он меня склоняет, я стал почти бояться его.

– Не понимаю, почему ты так не хочешь ехать в Вену. По-моему, нет проблемы важнее, чем та, которую там предстоит решить.

– Меня беспокоит не цель поездки, а причины, по которым Леонард настаивает на ней, и его отношение ко мне. Он хочет, чтобы я бросил попытки вернуться к исследовательской работе. Он хочет, чтобы я признал, что с этой стороной моей жизни покончено навсегда, а я не могу.

– Но ведь ты же ведешь исследовательскую работу.

– Нет, - тихо произнес Ник.
– Это только видимость. А в душе - нет.

Анни помолчала.

– И все-таки мне не понятно, почему ты расспрашивал о нем в таком тоне, - сказала она, подняв на него глаза.
– Ты думаешь, я стану на его сторону?

– Нет, - медленно сказал Ник.
– Этого я не думал.

– Тогда почему же?

– Должно быть, я стараюсь понять, что же изменилось. Временами у меня такое чувство, будто ты где-то далеко от меня, будто ты меня все время отстраняешь.

Анни ничего не ответила.

Ник тоже помолчал, сердясь на себя и на нее.

– Вероятно, я ревную.

– К Леонарду?

– Ты называешь его Леонардом?.. А почему же и не к Леонарду? Он мужчина. Он распрощался с научной работой, но не распрощался с жизнью. Что из того, что он женат? Он женат на невозможной женщине.

– Однако он живет с ней тридцать с лишним лет.

– Он и это тебе рассказал? Есть люди, которые тянут осточертевшую лямку потому, что жизнь, по их мнению, не что иное, как соревнование в выносливости. Хэншел из таких. Но скоро он обнаружит, если еще не обнаружил, что обманывает самого себя, и тогда он взбунтуется. Ты женщина как раз такого типа, к которому его давно влечет, женщина, которая, как ему кажется, поймет его.