Встреча на деревенской улице

Воронин Сергей Алексеевич

— А почему ты не позвонишь?

— Ну, так будет солиднее. К тому же, в тот раз ты сам хотел поскорее сообщить ему.

Ну что ж, пусть будет солиднее. Я набрал номер.

— Да-да, — тут же отозвался Игорь, будто он все время сидел и ждал моего звонка.

— Все в порядке, — сказал я ему. — Валерий ознакомился с твоими материалами.

— Ну, я ж тебе говорил, ему должно понравиться. Когда ж он теперь засядет вплотную?

— Сейчас спрошу. Валерий, ты когда засядешь вплотную?

— А, черт! — негромко выругался Валерий и взял у меня трубку. — Привет, Игорь Петрович! Да, я посмотрел ваши материалы. Конечно, никакого романа не выйдет, но книга все же может получиться. Этакого эпистолярного плана. Но такая работа займет немало времени. А я занят. У меня своих писательских дел сверх головы. Да еще секретарская работа в Союзе... Да нет, дело не только в соавторстве. Это само собой. Впрочем, этот разговор не по телефону. Хорошо, приезжайте. Нет, сегодня я занят. Давайте на завтра, между шестью и семью вечера. До свидания! — Он положил трубку, походил в раздумье по комнате, закурил.

— Так что, едем или не едем? — спросила невестка. Она стояла перед зеркалом, поправляла прическу.

— А ты уже готова?

— Да... — Лиля повернулась на каблуке перед Валерием. Она конечно, эффектна, тут ничего не скажешь. Есть в ней современная стать. Длинноногая, с небольшой грудью. Волосы у нее ровной полосой опускаются до плеч. Синие тени на веках, и от этого глаза кажутся более светлыми, чем на самом деле. И красив крупный рот с удивительно белыми зубами.

— Что ж, тогда идем.

И они ушли.

— Даже не спросили, занят у нас вечер или нет, — сказал я жене. — Может, мы с тобой собирались куда-нибудь.

— Меня Валерий спросил. Я никуда не собираюсь.

— А я, может, надумал к Ирине съездить.

— Что ж, очень хорошо сделаешь. Бедная девочка, я не могу без слез о ней думать. Ведь надо же, какую неудачную партию себе выбрала. Она и Лиля, обе искусствоведы, подруги, но это небо и земля. Ирина по сравнению с ней просто бедная родственница.

— Не всегда и Лиля хорошо одевалась.

— Да, но зато теперь как одевается, а Ирина? Когда Ирина будет так одеваться? До сих пор Дмитрий простой редактор. И когда он пробьется в главные, и пробьется ли?

— Но ведь не все же главные, надо быть кому-то и рядовым.

— Так может говорить только бездушный человек. Неужели тебе не жаль своей дочери?

— Не понимаю, почему надо жалеть. Нормальная жизнь, нормальная семья. Сыты, одеты. Дмитрий много работает, не пьет.

— Только еще не хватало, чтобы пил. А что много работает, так как ему не работать. Двое детей. А, говорить с тобой! Съезди, посмотри, как там она. Бедная девочка...

Ирина живет на Островке — так в просторечии называют новый район за рекой. По старым масштабам — это целый город из высоких белых зданий. В одном из таких домов живет Ирина.

Она была дома. Такое не часто случается. Как правило, допоздна задерживается на работе: заседания худсовета, выезды в мастерские художников. Но сегодня дома. И зять дома. Впрочем, он все вечера проводит дома: то редактирует рукописи для издательств или журнале, то литературно обрабатывает мемуарные материалы. Все время в работе. Сутуловатый, раньше времени поседевший. Было как-то — попытался стать литератором, даже съездил в Астрахань, в дельту Волги, и написал очерк, но почему-то не напечатали... Только на минуту он отрывается от своей работы, чтобы поздороваться, и снова садится за письменный стол.

— Извини, срочная работа, — говорит он, склоняясь над рукописью.

— Да-да, — понимающе говорю я.

— Как хорошо, что ты приехал, — говорит Ирина, — а мама?

— Осталась с Николкой.

— А где же Валерией с Лилией? — В ее голосе звучат раздражение и ревность. Давно уже нет между нею и Лилей тех дружеских отношений: когда-то они были подругами. Собственно, Ирина и познакомила Лилю с Валерием.

— Куда-то ушли.

— Безобразие! Сделали из мамы домработницу. А ты чего, папа, смотришь?

— А что я могу сделать? Уж так у нее самой заведено.

— Нина, Боря, идите поздоровайтесь с дедушкой!

Нине четырнадцать лет. Она целует меня, привстав на цыпочки. Борису десять. Он молча подает руку, целоваться не любит. И если кто его поцелует, то долго вытирает рукавом щеку.

Вот досада, я ничего не привез им. Нина и не ждет, а Борис выжидающе смотрит на меня и неожиданно застенчиво улыбается.

— Дедушка, ты не смог бы достать мне жевательной резинки? Наверно, у Коли есть. А то ребята в школе жуют, а у меня нет.

Я вспоминаю, — действительно, Николка часто жует.

— Хорошо, я попрошу у него.

— Ни в коем случае! — резко говорит Дмитрий и обращается к сыну: — Ты же не жвачное животное.

— Да, у ребят-то есть, — обиженно тянет Борис.

— Мало ли что у кого есть. Надо рассчитывать только на себя. А попрошайничать нечего!

— Да ведь он мне не чужой, — говорю я.

Ирина делает мне знаки, чтобы я не спорил.

— А я говорю, не надо! — поворачиваясь к нам лицом, гневно говорит зять. — Не надо унижать моих детей!

— Ну, хорошо, хорошо, — успокаиваю я его.

— Ирина, приготовь чай, — говорит он. — А ты, Боря, иди делать уроки. Никто их за тебя не сделает.

Боря, опустив голову, ушел в свою комнату. Зять, глубоко затягиваясь, снова склонился над рукописью. Ирина ушла на кухню.

— Над чем трудишься? — немного выждав, спросил я.

— Да вот предложили причесать эту пухлую кипу, — он показал на объемистую рукопись. — Вот и причесываю. Месяца за три сделаю. Рублей пятьсот заработаю.